Михаил Соколов ― Добрый вечер! В эфире… В прямом эфире программа «Цена революции». Ведет ее Михаил Соколов. Наш гость Владимир Лавров, доктор исторических наук, профессор. Добрый вечер!
Владимир Лавров ― Добрый!
М. Соколов ― Ну, и тема у нас «Мария Спиридонова. Судьба левых эсеров». Наш гость – автор 1-й, наверное, биографии героини нашей передачи. Книга называлась «Мария Спиридонова. Террористка и жертва террора». Вот я ее перечитал. 96-й год. Перечитал. Все актуально, интересно. Рекомендую к прочтению. А мы поговорим. Владимир Михайлович, ну, давайте сразу о том, что сделало Марию Спиридонову знаменитой. Как вот получилось? Девушка из хорошей семьи и вдруг… Ну, ее исключили из гимназии, прошло не так уж много времени, и она стреляет в видного чиновника, фактически в вице-губернатора и готовится идти на эшафот. Вот как к этому приходят русские мальчики и девушки в то время? 906-й год.
В. Лавров ― Семья достаточно была обеспеченная. Отец – владелец фабрики. Дом свой. Дача. Но отец умирает. Денег не хватает. А как вот пришел этот человек в революцию? Я нашел публикацию и разместил вот в этой названной Вами книге. Дело в том, что собственно все достаточно прозаично. В Тамбов в ссылку отправлен студент-революционер. Мария Александровна Спиридонова к нему наведалась в гости из любопытства, кто, что. Он стал ей давать запрещенную литературу, в том числе литературу социалистов-революционеров. И вот так вот, вот так вот пошло. Мама сама не смогла все проконтролировать, мама Марии Александровны Спиридоновой. И, кстати, вот у Ленина ведь тоже рано умирает отец. Мама сама не справляется и с Александром Ильичом, и с Владимиром Ильичом. Вот здесь примерно то же самое. Но все достаточно просто. Но здесь опять же надо учитывать, что такой общий поток стране был, революционные настроения. Все критиковали власть. Вот она где-то в этом потоке. Молодая девушка с самыми хорошими намерениями. Я читал в архиве, в полицейском архиве, что представляли вот эти… собой эти ребята В Тамбове, в Борисоглебске, как они собирались, что обсуждали. В общем-то, очень многое было полиции известно. Ощущение, что хорошие ребята, хорошие девушки занимались самообразованием, обсуждали, спорили. Закончилось вот чем – террористическим актом. Но для этого были причины, поскольку царский чиновник, которого она убила, Луженовский, он усмирял крестьянские беспорядки, и при этом были зверства. То есть стреляли в крестьян. Это действительно так было. Были публичные порки. Были изнасилования крестьянок. И правды найти было невозможно.
М. Соколов ― А известно вообще, сколько тамбовских крестьян было там убито, запорото без суда во время вот этой карательной экспедиции Луженовского? Там десяток деревень, по-моему, пострадал.
В. Лавров ― Таких цифр нет. Я вот пытался найти, сколько перед этим крестьяне убили помещиков. Ведь с чего начиналось? Крестьяне нападали, грабили, жгли, иногда убивали помещиков. Каждое 12-е поместье вот подверглось разгрому. Но я нашел только, что был убит 1 помещик.
М. Соколов ― Но крестьян там было…
В. Лавров ― Крестьян намного, намного больше, но сам Луженовский однажды свидетельствовал, что он 6 залпов дал по крестьянам. Ну, вот крестьяне вышли там кто, с чем против него. 6 залпов. Ну, сколько при 6 залпах могло… То есть я думаю тут, намного-намного больше. И ситуация, когда собственно даже явные преступления, скажем, изнасилования, они не могли быть как-то вот отомщены в результате судебного разбирательства. И вот тут находятся революционеры, которые устраивают свой суд, принимают решение казнить. Вот так вот было. То есть не решен аграрный вопрос. Крестьяне нападают на помещичьи усадьбы. В ответ приходят войска, приходят казаки. Особенно казаки зверствовали. Потом находится вот молоденькая 21-летняя девушка и всаживает 5 пуль в этого самого, в Луженовского абсолютно хладнокровно.
М. Соколов ― А девушка не просто… Девушка, видите, она с верой в то, что это правильно, что это светлое будущее, вот ради, так сказать, правды и так далее. Вот все-таки эти убеждения, они как возникают? Они возникают, видимо, поскольку власть вот как-то, мягко скажем, не реагирует на критику? Давит, так сказать, тех, кто пытается предложить что-то другое, да? Вот собственно ведь в конце концов мы же знаем, что за самые простейшие, ну, вполне нормальные там вещи вроде там… чтобы мы сейчас назвали каким-нибудь пикетом, демонстрацией и так далее, вас могли за одно такое событие или за неугодную литературу выслать в Сибирь, например. Без всякого суда, кстати говоря. Решением губернатора.
В. Лавров ― Власть реагировать стала. Но она стала реагировать с ноября 1906 года. Я имею в виду столыпинскую реформу. А террористический акт Спиридонова совершила 16 января 1906 года. То есть до. По тому, что происходило в связи с тем, что происходило в 1905 году. То есть важные, нужные реформы, они запоздали. Так обычно бывает. И вот такая реакция со стороны человека… человека неравнодушного. И вот здесь можно сказать, что ее террористический акт – это как бы материализовавшийся гнев. Я вот когда читал о том, как это происходило, я вот, знаете, кого вспоминал? Я вспоминал разговоры Ивана и Алеши Карамазовых, когда Алеша рассказывает… когда Иван рассказывает, что помещик затравил собаками мальчика, и Иван спрашивает у Алеши: «Что бы ты сделал?» И Алеша говорит: «Расстрелял». Спохватывается. Но все-таки расстрелял Алеша… Религиозный, православный Алеша произносит. Вот это гнев. И такой гнев был у Спиридоновой. Здесь есть важное отличие с большевиками. Большевики шли в революцию больше вот умозрительно. Вот Ленин шел в революцию умозрительно. Но, может быть, у него был еще такой личный момент, у Ленина, что вот старший брат Александр казнен.
М. Соколов ― А другим предлагал, там я помню… Что там? Кипяток лить на полицейских и там что-то еще, какие-то гадости делать. Там целый список у него есть. Как раз в 905-м году статья, как бороться, так сказать, с властью. Да?
В. Лавров ― Вы знаете о том, что самое, может быть…
М. Соколов ― Сам он в этом не участвовал лично.
В. Лавров ― Самое, может быть, любопытное в том, что он это писал в октябре 1905 года. Не во время вооруженного восстания. Многие думают, что в декабре. Вот не во время вооруженного восстания в Москве, где как бы война идет гражданская в рамках Москвы. Писал до, когда в принципе, ну, гражданской войны никакой нет, восстаний нет. Убивайте, взрывайте…
М. Соколов ― … а манифест. Да.
В. Лавров ― Ну, вот так у Ленина. Но у Ленина более умозрительно. У большевиков более умозрительно. Эсеры и левые эсеры, они более эмоциональный.
М. Соколов ― А они собой готовы жертвовать. Вот в чем дело.
В. Лавров ― Да. Здесь даже была какая-то в это вот 1-го… у первых даже поколений террористов эсеровских какая-то даже своеобразная этика. Вот она считала, что я должна пострадать. То есть она стреляла в Луженовского и могла уйти незаметно. Не поняли, кто стреляет. Она из муфты стреляла. Девчоночка, одетая гимназисткой. Никто на нее не подумал. Но она достала этот револьвер, приставила себе к виску, хотела покончить с собой да еще крикнула: «Стреляйте в меня». Значит, все поняли все.
М. Соколов ― Желание быть распятым за народ.
В. Лавров ― Не совсем так. Она считала, что убивать нельзя, но он заслужил казнь, Луженовский, но раз она убивает человека, она должна за это пострадать. Вот такая какая-то вот своеобразная была этика, по крайней мере у лучших.
М. Соколов ― Но она была действительно зверски избита полицейским там, офицером. По всей видимости, ее домогались, хотя и не изнасиловали, скорее всего. И это стало, вот Вы пишите, действительно широко известно, статьи везде и так далее. Если бы не было вот этого шума, скандала и вот этих зверств, которые осуществила власть, так сказать, в отместку, ее бы повесили, как Вы думаете?
В. Лавров ― Ну, то, что поднялся скандал, конечно… конечно, ей помогло. То есть ее письмо опубликовала газета, близкая конституционным демократам. На суде ее защищал товарищ, то есть заместитель председателя кадетской партии. И она именно тогда в 1906 году приобрела всероссийскую известность.
М. Соколов ― Тесленко, – да? – по-моему.
В. Лавров ― Тесленко. Да. Всероссийскую известность. То есть ее известность сделали конституционные демократы. Они вроде бы осуждали террор, но одновременно так ее преподнесли, что было очень много сочувствия. И к тому же она вынесла все ужасные истязания, пытки, никого не предала. Это действительно было. Это мужественная женщина.
М. Соколов ― Да. Но вот если говорить о ее судьбе, значит, и… она все-таки решилась кем? Кто принимал решение о том, чтобы заменить смертную казнь каторгой? На каком уровне?
В. Лавров ― Я нашел документы. На самом высоком. Министр внутренних дел Дурново отправил секретную телеграмму о том, что не нужно вешать, потому что пришел документ от врача, что у нее открытая стадия туберкулеза. Она умрет. И поэтому вешать женщину… Лучше этого не делать. Сама умрет. Вот поэтому было принято такое решение заменить повешение бессрочной каторгой. Хотя и сам суд просил, он приговорил к повешению, но учел, что были смягчающие обстоятельства. Но бессрочной каторги не вышло. Февральская революцию освободила Спиридонову решением Керенского, министра юстиции Временного правительства.
М. Соколов ― А, кстати говоря, вот на каторге она же провела вот 11 лет. Как все-таки… Что это были за годы? Собственно какой был, ну, я не знаю, там образ жизни – да? – который попал вот на эту бессрочную каторгу?
В. Лавров ― Это очень интересно, что такое самая страшная Нерчинская царская каторга? Двери камер не закрывались. Можно было свободно ходить в том числе в женское, мужское отделение. Они устраивали всяческие собрания, семинары, лекции. Можно было из тюрьмы выйти, пойти гулять в лес. Если приезжал муж или жена, то можно было в соседней деревне устроиться жить и приходить только утром на поверку. То есть режим был вот абсолютно какой-то такой патриархальный. Она пишет, что начальник каторги воровал, но при этом как-то вот можно было достаточно спокойно жить. Но это с 1906 года, когда она оказалась на Нерчинской каторге, до 1909 года. Потом пошли ужесточения. Но во всяком случае ничего такого ужасного не было. К тому же…
М. Соколов ― То есть это не концлагерь, не ГУЛАГ?
В. Лавров ― Нет. Это не советский концлагерь. Это не ГУЛАГ. Тут даже сравнивать невозможно. Когда читаешь, удивляешься, какие, в общем-то, были порядки либеральные при этом самом царизме. Но здесь нужно сказать еще такую вещь: 2 человека, полицейский и казак, которые истязали Спиридонову…
М. Соколов ― Жданов и Абрамов.
В. Лавров ― Жданов – да, – полицейский. Абрамов – казачий офицер. Они товарищами Спиридоновой были убиты. Это опять же все было в газетах…
М. Соколов ― Ну, это те, кто ее пытал собственно.
В. Лавров ― Да, да. Товарищи отомстили за Марию Александровну. И поэтому вот тут была какая-то защита. То есть попробуй, прикоснись, если все знают, что за это могут и убить. Вот в дореволюционной России было так. Вот в советской это уже не будет. А в дореволюционной России было так, что какая-то защита была. И, в общем-то, она пишет, что к ней относились уже на каторге, ну, терпимо. Терпимо.
М. Соколов ― Ну, вот возьмем теперь собственно возвращение героини нашей с каторги. 17-й год. Да? Такая эйфория. Февральская революция. Собственно вот в каком качестве Спиридонова возвращается в европейскую Россию? Как один из реальных лидеров партии социалистов-революционеров? Или своего рода вот такая икона – да? – PR-образ партии, вот такой популярный, известный человек, герой, – да? – собственно пострадавший за правду? Вот какой у нее был в начале статус, скажем так.
В. Лавров ― Своего рода героиня. Много было очень сочувствующих. То есть когда вот даже еще в 6-м году она ехала на каторгу, то люди выходили к поезду, встречали, устраивали митинг. Охрана, чтобы не было кровопролития, разрешали Спиридоновой вот в плотную выходить к митингующим под честное слово, что Вы не уйдете, не шагнете в толпу, а вернетесь. И она честное слово держала. То есть вот к террористическому акту какого-то отторжения не было у простых рабочих, у простых крестьян. Уже тогда…
М. Соколов ― А, кстати, да, почему побег с каторги ей не устроили? Уже забыл спросить.
В. Лавров ― Несколько раз пытались, не складывалось. Не складывалось. Она давала на это согласие, даже хотела. Не получилось. Да. А в 17-м году она возвратилась как героиня, как очень известная женщина. Но она лидером стала не сразу. Она по началу даже в ЦК не прошла в эсеровский. Собственно ее…
М. Соколов ― А она вернулась в Петроград, приехала? Или была в Тамбове какое-то время?
В. Лавров ― В Петроград она вернулась, и собственно звезда ее взошла в связи с октябрьской социалистической революцией, которую она прошляпила. Часто пишут, что он член президиума 2-го съезда советов, который провозгласил советскую власть. Дело в том, что в документах значится, что она член президиума. Но ее избрали, когда она была на юге в Одессе. Она прошляпила, революционерка-социалистка социалистическую революцию…
М. Соколов ― Если она была социалистическая и революция. Это вопрос спорный.
В. Лавров ― Да. Но она так считала. И она очень ревниво отнеслась к тому, что без нее посмели революцию устроить. И по началу очень отрицательно относилась к Ленину, к тому, что произошло. Но дальше чрезвычайный съезд крестьянских советов, на который прибыло большое количество простых крестьян в солдатских шинелях. Они записались в левоэсеровскую крупнейшую фракцию, но они были очень радикально настроены. В общем-то, они повели Спиридонову за собой. Она подлаживалась вот под новоявленных левых эсеров.
М. Соколов ― Скажите, а вот все-таки к Временному правительству, скажем, летом 17-го года какая у нее была позиция, какое было отношение?
В. Лавров ― Сохранилась листовка, которую вот левая часть эсеров, левое крыло издало, а потом пыталось уничтожить. Но все не уничтожишь. В этой листовке приветствуется вооруженное восстание большевиков в июле 1917 года. Причем левые эсеры думали, что большевики победят, но когда этого не произошло, листовку изымали.
М. Соколов ― Ну, то есть они радикальную позицию, вот это крыло партии, заняли в начали лета, получается. Ну, в середине лета 17-го…
В. Лавров ― Ну, и до этого. Ну, в любой партии есть какое-то левое крыло, есть правое крыло. Вот она примкнула к самым радикальным эсерам. Среди других были Натансон, старейший эсер, там Комков. Вот они были. Но как Вы помните, они оформились только под влиянием октября. Это вот в ноябре месяце 1-й съезд партии в Михайловском замке, Петроград.
М. Соколов ― И именно на этом съезде Спиридонова становится вот таким уже официальным лидером левых эсеров?
В. Лавров ― На крестьянском.
М. Соколов ― На крестьянском.
В. Лавров ― Вот они были почти параллельно, вот рядышком. Даже депутаты съезда всероссийского крестьянских советов перекочевали на 1-й левоэсеровский съезд. В общем, это примерно одни и те же люди. И тогда избрали председателем Натансона, но реально самой известной была Спиридонова. Самая известная женщина 17-го года, октябрьской социалистической революции. И Джон Рид, кстати, ее так называл. Она нужна была как знамя. Вот во всяком случае в 17-м году она была скорее знаменем, но не только. Она, конечно, помогла Ленину укрепиться… укрепиться у власти, и она как-то тяготела даже. Вот сначала у нее отторжение было Ленина, а потом как-то у нее… ее уговорил. И даже Надежда Константиновна Крупская писала, что вот он беседовал очень как-то ласково, терпимо и в то же время страстно. И она уговаривалась.
М. Соколов ― То есть соблазнил, значит, ее на революцию.
В. Лавров ― Ну, Вы знаете, он ей… Он даже добился того, что она поддержала Брестский мир. Она была против выхода левых эсеров из правительства. Вот как! И она выступит с критикой и Брестского мира и правительства, и одобрит выход позднее. Это на 3-м левоэсеровском съезде. То есть она пыталась вот с Лениным удержаться в каком-то левом блоке. И, кстати, она была и за возвращение левых эсеров в правительство…
М. Соколов ― Это уже летом 18-го, да?
В. Лавров ― Левые эсеры вышли из правительства в марте в связи с Брестским миром. В марте 1918 года. Большинство не пошло за Спиридоновой. Вышли из совнаркома. А в мае – в мае! – они снова хотели вступить в совнарком, снова возглавить комиссариат земледелия. А им сказали нет. То есть мавр сделал свое дело. Они помогли Ленину укрепиться у власти. Все. Вот они упустили свое влияние, которое у них было, поскольку все-таки комиссариат был в руках левых эсеров.
М. Соколов ― Ну, что ж? Мы продолжим наш разговор с профессором Владимиром Лавровым о Марии Спиридоновой и партии левых эсеров после недолгих объявлений. У нас есть телефон для смс – +7 985 970 45 45.
М. Соколов ― Мы продолжаем наш разговор с доктором исторических наук, профессором Владимиром Лавровым о Марии Спиридоновой. И собственно вот события начала 17-го… 18-го года. Учредительное собрание. Каково было отношение к этому хозяину земли русской у левых эсеров и у Марии Спиридоновой?
В. Лавров ― Они в конце концов поддержали разгон. Соучаствовали. Более того покрыли расстрел мирной демонстрации в поддержку Учредительного собрания. В советское время все время писали, что не было при этом жертв. И мне вот довелось написать 1-ю статью в горбачевскую гласность, что расстрел-то был мирных демонстраций.
М. Соколов ― А есть цифра сейчас точная уже? Ну, до десятка там. 30-40, 100?
В. Лавров ― Видимо, так. Дело в том, что на момент расстрела выходили газеты всех направлений. Они написали репортажи, я их все смотрел. И вот после этого закрыли. Вот на этом в январе 18-го года свобода печати закончилась. И десятки… десятки погибших. Очень подробно там все описывается, на каких улицах стреляли. Причем в то время наркомом, то есть министром был юстиции Штейнберг, левый эсер, и он это покрыл. Потом уже он в эмиграции жалел. Но он из такой солидарности с большевиками покрыл вот это…
М. Соколов ― Но и Александрович был же… был же заместителем у Дзержинского, в общем, 2-м человеком фактически в ЧК.
В. Лавров ― Да, вот эта кровавая суббота. Все знают про кровавое воскресенье, но была и кровавая суббота в нашей истории.
М. Соколов ― Скажите, а как шел процесс вот осознания среди левых эсеров и собственно той же Спиридоновой, видимо, что коалиция с большевиками – это ошибка? Что их, так сказать, подвигло? Смотрите, Вы уже сказали, Спиридонова, значит, была и за Брестский мир и за то, чтобы продолжать сотрудничать в правительстве. Но вот как-то они шли же к этим событиям июльским?
В. Лавров ― Все это обсуждалось на 2-м левоэсеровском съезде в апреле 18-го года. Причем доводы Спиридоновой за то, чтобы остаться в правительстве и поддержать Брестский мир, мне кажется, были более такими логичными. Но она столкнулась с тем, что ее не слышат, что вот этот радикализм приехавших депутатов, которые были очень эмоциональны, рвались в бой. И здесь нужно сказать, что обычно пишут о том, что большевики с левыми эсерами поссорились из-за Брестского мира. На самом-то деле было, когда смотришь вот документы съезда, стенограммы, протоколы, все гораздо сложнее и глубже. Поссорились прежде всего из-за того, что большевики не хотели выполнять эсеровскую социализацию земли, вот всячески саботировали. То есть вот ленинский декрет о земле и закон о социализации земли января 18-го года левоэсеровский, вот они это приняли, большевики, проголосовали за это, но на деле всячески саботировали выполнение и всячески мешали увеличению влияния левоэсеровской партии. Вот с чем столкнулись левые эсеры и октябристы…
М. Соколов ― То есть их тоже начали выдавливать из советов как и правых эсеров, как и собственно меньшевиков?
В. Лавров ― Не… Не давали окрепнуть. А главное не выполняли даже ленинский декрет о земле. Во многом не выполняли. Вот… вот на этом споткнулись. Здесь вот трещина пошла.
М. Соколов ― То есть левые эсеры все-таки были в значительной степени партией, ну, как бы представлявшей крестьянство, да? А вот, ну, с большевиками, кстати, сложнее. Кого они представляли до сих пор непонятно. По-моему, не рабочий класс, а какую-то вот такую революционную…
В. Лавров ― Марксистско-ленинскую идеологию.
М. Соколов ― … прослойку. Да. Вот. Революционную интеллигенцию, скажем так. И каких-то… и каких-то люмпенов тоже.
В. Лавров ― Но Вы знаете, ведь и левые эсеры, это если задуматься, кого они представляли, они представляли прежде всего крестьян в солдатских шинелях и наиболее радикальную часть крестьянства на местах. Не всех. То есть они думали, что вот сейчас крестьянство чуть ли не целиком перейдет на сторону левых эсеров, этого не произошло. Крестьянство поддерживало эсеров центра, правых, никого не поддерживало. Вот. Вот так.
М. Соколов ― А у нас что оно поддерживало, чтобы землю себе… Себя поддерживало, чтобы землю себе забрать. И оставьте нас в покое. Вот это была такая позиция деревни, по-моему, понятная. Скажите, а вот дальше, вот это выступление 6 июля, которое мы тут тоже много говорили с Ярославом Леонтьевым, например, и с Игорем Фельштинским. А на Ваш взгляд, что это было? Это был, как писали в советское время, мятеж левых эсеров? Или такая плохо подготовленная вооруженная демонстрация, скажем так?
В. Лавров ― Я бы сказал еще о левоэсеровском партийном съезде, который прошел в самом конце июня – начале июля. Там приняли резолюцию Карелина, где говорилось, что необходимо немедленно выпрямить линию советской власти. Выпрямить линию. Вот иди, понимай, что это такое.
М. Соколов ― Исправить. А куда исправить…
В. Лавров ― А вот на съезде что звучало? На съезде звучало: террористический акт, восстание. Причем восстание в разных, так сказать, контекстах звучало очень часто. Не соглашались с тем, что нужно поднимать восстание. Другие соглашались. Но настолько часто звучало слово «восстание», что такое ощущение, что оно даже как-то загипнотизировало многих. Если говорить о том, что произошло 6-7 июля, то как раз произошел террористический акт. Убийство Мирбаха…
М. Соколов ― Убийство посла. Да.
В. Лавров ― Кстати, здесь есть любопытный момент, о котором стоит сказать. Вот комиссия по реабилитациям во главе с Александром Николаевичем Яковлевым реабилитировала Спиридонову за… за то, что она была осуждена как соучастница этого акта. Но в действительности, конечно, эта комиссия ошиблась. Она принимала участие в этом акте. Она дала согласие. Она консультировала Блюмкина, который вот убил немецкого посла. Ну, конечно, она несла не главную ответственность, главную нес Блюмкин…
М. Соколов ― Ну, политическую-то несла.
В. Лавров ― Но она какую-то долю ответственности безусловно… безусловно несла.
М. Соколов ― Ну, вот они же убили посла. А что они дальше-то хотели делать? Понять совершенно невозможно.
В. Лавров ― Невозможно, потому что…
М. Соколов ― Их тут же там в Большом театре значительную часть. Этот отряд ничего не делал, Попова.
В. Лавров ― Так непонятно, что было. Никаких активных действий, если не считать того, что они заняли почтамт, телеграф. Вот это они действительно…
М. Соколов ― И телеграммы рассылали.
В. Лавров ― При этом разоружили латышей, которые не особо сопротивлялись. Это тоже показательно. И рассылали телеграммы, что вот большевистская власть рухнула. Но при этом они не хотели свергать большевистское правительство, не собирались арестовывать, причем у них были пропуска в Кремль, они могли попытаться это сделать. Никого не арестовали. Никаких вот наступательных действий…
М. Соколов ― Дзержинский… Дзержинского-то, когда он к ним приехал?
В. Лавров ― Так Дзержинский пришел к ним и начал говорить, вот это арестовывай, этого расстреляю, в том числе Попова, который возглавлял левоэсеровский чекистский отряд. Ну, если тебе говорят, что мы тебя сейчас расстреляем, значит, они этого Дзержинского арестовали. Но, кстати…
М. Соколов ― Но не расстреляли.
В. Лавров ― Но не расстреляли. Да.
М. Соколов ― А могли.
В. Лавров ― Вот если сейчас посмотреть на то, что происходило 6-7 июля, буквально по часам, то в какие-то моменты ситуация даже колебалась. Ленин и Троцкий были в какой-то панике, не понимали, что происходит, можно ли доверять Дзержинскому. Ведь Дзержинского же сняли с председателя ЧК, потому что убийца посла немецкого Блюмкин и Андреев, они пришли с документами, подписанными Дзержинским. Вот ведь как. И…
М. Соколов ― Так и латыши там в лагерях тоже, пока им денег не подвезли, они тоже, в общем, воевать не хотели. Все очень…
В. Лавров ― И было непонятно. То есть левые эсеры выступили, заявили. Они ждали, что к ним начнут присоединяться. Но одни части гарнизона заняли нейтральную позицию, другие даже одобрили, но это одобрение в рамках казармы осталось. Вот по принципу, по принципу шумим, братцы, шумим. То есть одно дело уже в тот момент в июле 18-го года многие критически относились к большевикам. Но одно дело критически относиться к власти, другое дело – это власть свергнуть. Вот ведь какой момент. Да и не очень…
М. Соколов ― А Спиридонова в это время сидит в Большом театре под арестом, получается. Да?
В. Лавров ― Так она явилась… Она 6 июля явилась в Большой театр, где проходил 5-й съезд советов. Кстати, вот любопытно, когда должны были арестовать Ленина в 17-м году, Ленин сбежал в Разлив. Спиридонова, когда шла в Большой театр, она прекрасно понимала, что ее могут арестовать, и может быть все, что угодно. То есть она шла…
М. Соколов ― Вот ей надо было идти в отряд Попова.
В. Лавров ― Ну, надо было возглавить. Ленин бы возглавил переворот. А тут вождя не было. Не было вождя.
М. Соколов ― Вот и вопрос, видите, была ли она лидером, или она была, так сказать, PR-образом. Значит, все-таки скорее PR-образом, чем лидером.
В. Лавров ― Вы знаете, ну, политиком она не была. Или что-то такое только вот в апреле, июне, июле 18-го года. То есть когда она стала выступать, анализируя различные варианты развития событий. Это вот одно из свойств политика – анализировать происходящее. До этого просто оратор вот такой очень убедительный, эмоциональный. В основном на эмоциях она выступала. Но здесь еще важный момент: левые эсеры ждали, что они составят большинство 5-го съезда всероссийского советов. И к ним приходили с места донесения, я вот просмотрел архив ЦК левоэсеровской партии, они ожидали, что получат большинство. Они такие отзывы с мест получали, что вот нас больше, чем большевиков.
М. Соколов ― А большинства не получилось?
В. Лавров ― Но даже вот 1-го числа, съезд должен был открыться 4 июля, а 1-го числа, когда уже ситуация стала меняться, но 1 июля было такое соотношение: 250 с чем-то большевиков, левых эсеров – 230 с чем-то.
М. Соколов ― А потом там были какие-то махинации мандатной комиссии.
В. Лавров ― Там было вот что…
М. Соколов ― Там что-то сфальсифицировали большевики.
В. Лавров ― Вот что они сделали: они стали избирать… они прировняли уже в процессе выборов голоса 5 крестьян к голосу одного рабочего.
М. Соколов ― А вот она и мухлевка.
В. Лавров ― Вот. Вот такая мухлевка. И понятно, что у рабочих большая популярность большевиков, крестьяне голосовали за эсеров. Но был еще один момент, и об этом есть документы в центральном архиве эсеров, левых эсеров. Очень много фальсификаций было в Петрограде. Что делали большевики? Вот большой завод, но поскольку производство расстроилось, рубль в результате национализации банков рухнул, производства нет, рабочие разбегаются домой в деревню. Но на съезд избирали от того состава, который был, когда все было благополучно. То есть приехало от большевиков больше делегатов, чем было бы, если бы считали от… исходили из того, сколько реально было рабочих на заводах. А причем в ЦК левоэсеровском обсуждалось как? Вот что нам выступить против? И они решили это покрыть, потому что если верить левым эсерам, то по их сведениям в Петрограде очень усилились настроения в пользу конституционных демократов вот к моменту 5-го съезда, к июлю 18-го года. И левые эсеры боялись, что произойдет свержение советской власти в Петрограде. Власть перейдет к кадетам. И левые эсеры предпочли замолчать факты фальсификации большевиков, лишь бы вот советская власть, социализм развивались дальше. Вот такой момент.
М. Соколов ― Да. Ну, вот этот собственно переворот, мятеж или просто, так сказать, какое-то недоразумение не состоялся. И дальше Спиридонова, я так понимаю, попадает под арест. И вся ее жизнь, получается, сплошной арест дальше.
В. Лавров ― Хождение по мукам.
М. Соколов ― Хождение по мукам. Из ареста в ссылку, из ссылки к арестам. Так получается? Она не могла выйти из этого круга каким-то образом вот, как нас спрашивают, слившись с большевиками? Они бы, наверное, не отказались от такого человека.
В. Лавров ― Вы знаете, она перешла на позиции партии. Она говорила, что я могу ошибаться. Партия всегда права. То есть большинство правы. И поэтому она, думаю, что не могла перейти. К тому же она уже была не нужна. И левые эсеры были не нужны. Их просто громили, объявили вне закона в результате вот этого июльского вооруженного выступления левых эсеров.
В. Лавров ― Да они пытались. Они сами пытались. Сами пытались…
М. Соколов ― … коммунисты, революционные коммунисты.
В. Лавров ― Ничего из этого толком не вышло. Не вышло. Она почти все время сидела. Ну, в феврале 19-го года ей удалось бежать из кремлевской тюрьмы. Это было фантастическое вот такое приключение.
М. Соколов ― Так это для фильма для какого-нибудь – да? – сюжет. Правда? Побег из Кремля.
В. Лавров ― Так Ленин не верил, что из Кремля можно убежать. Ее искали по всем закоулкам, подвалам Кремля, найти не могли. Ее вывел один красноармеец. Она вообще неоднократно в своей жизни… ей удавалось сагитировать тех, кто был приставлен охранять ее камеру. Очевидно, она переоделась в форму красноармейца, которую ей принес распропагандированный ею красноармеец из крестьян. Какой-то документ он достал. И, видимо, она в этом мужском платье смогла выйти по другому документу какому-то из Кремля. И она была в подполье до октября 1919 года, когда ее схватили большевики, но схватили они ее вот на Тверской улице, дом 75, потому что она была в очень тяжелом состоянии. Она… У нее была дизентерия, потом тиф. И ее товарищи по партии не смогли… Она была не транспортабельна. Спасти ее не смогли. И она оказалась и в психиатрической больнице. То есть уже тогда происходило становление вот этой судебной, точнее карательной психиатрии. И вот хождение, хождение, аресты, ссылки, аресты. Но окончательно арестовали в 37-м году.
М. Соколов ― Скажи, вот как раз нас спрашивают: «Почему Спиридонова не смогла эмигрировать?» Собственно такие варианты были? Она могла уехать?
В. Лавров ― Да, такое обсуждалось за границей по ходатайству левых эсеров. Кое-кто заступился. Даже Клара Цеткин Ленину письмо написала. Просили разрешить. И она очень плохо себя, Спиридонова, чувствовала. У нее было даже психическое расстройство. Да.
М. Соколов ― Выпустить на лечение.
В. Лавров ― Ну, свобода ей нужна. Главное лечение – это свобода, потому что даже, когда она была как бы в ссылке, как бы в санатории, все равно контролировался чекистами каждый шаг. Троцкий был категорически против. Ленин был против. В общем, ее оставили. Не удалось. Она могла, может быть, вот она опять же по ходатайствам товарищей по партии, когда было ухудшение здоровья, и ее выпустили, отправилась в санаторий, в туберкулезный институт в Ялту. Это 29-30-е годы. Вот там, может быть, на лодке она могла бежать там к какому-нибудь западному кораблю, пристать…
М. Соколов ― Да за ней тоже следили там, по-моему. И потом аресты были, кстати, после этого ее пребывания…
В. Лавров ― Удалось… Удавалось ей уходить от наблюдения, могла сбежать, но предпочла не сбежать. А вот арестована она была снова в 31-м году по очень любопытному ордеру. Я этот ордер видел своими глазами. И он выдан 16 сентября 1931 года заместителем председателя ОГПУ Мессингом. Там было написано: «Арестовать всех подозрительных в Москве и окрестностях Москвы». Вот по этому ордеру, где написано «арестовать в Москве и в окрестностях Москвы» ее арестовали под Ялтой.
М. Соколов ― Да. Вот там вот в чем секрет большевиков? Потому, что все сажали. Вот.
В. Лавров ― Всех подозрительных арестовать…
М. Соколов ― Всех подозрительных…
В. Лавров ― Ну, царю такое в голову прийти не могло даже. А тут всех подозрительных арестовать. Вот.
М. Соколов ― Да. Вот Вы уже сказали о 37-м годе, и у Вас в книге этому сюжету много времени, так сказать, уделено, но вот это уфимское дело, – да? – когда были арестованы и Спиридонова и ее муж Илья Майоров. И угрожали там посадить их сына, ну, ее приемного, его собственно родного, и его отца. В общем, много всего всякого безобразия, так сказать, которое было в 37-м году. Вот там есть, Вы цитируете ее показания и письмо. Можно ли этим показаниям доверять, где она говорит о частичном принятии советской власти? Вот в виде большевизма, – да? – и коллективизация, в общем, не так уж плохо, и индустриализация – не так уж плохо, и так далее.
В. Лавров ― Она понимала, что для нее это кончится трагически и написала очень большое заявление в секретный архив госбезопасности. И он там и валялся, пока я не пришел в Центральный архив КГБ в 1991 году. То есть вот в машинописном варианте ее заявление – это более ста страниц. Там рассказывается действительно, что происходило с левоэсеровской партией, с ней…
М. Соколов ― Она всю жизнь свою рассказала.
В. Лавров ― Вот то, что она поддержала коллективизацию – вот это очень такой момент даже не вполне ясный. То есть, конечно, она пишет, что у нее не было связи с деревней никакой. Но в то же время, когда она была в ссылке вместе с Майоровым в Ташкенте, вот в самом конце 20-х годов, Майоров работал в Наркомземе. И он по воспоминаниям очень критически относился к методам, которыми большевики проводят коллективизацию. То есть она, конечно, не могла не быть в курсе, по крайней мере вот на 29-30-й год. Ну, вот может быть, она как-то увлеклась скорее Конституцией сталинской. Она ее…
М. Соколов ― Да, про Конституцию она…
В. Лавров ― Она ее серьезно восприняла, что вот какие-то свободы…
М. Соколов ― … воспринимают, что думают, что как раз репрессии 37-го года связаны с выборами по этому Конституции. Якобы. Вот такое выдумывают странное. Как будто большой террор – это вот для того, чтобы выборы правильно провести.
В. Лавров ― Спиридонова в 1-ю очередь была социалисткой, крестьянским лидером – уже во 2-ю очередь. Все-таки она убежденная социалистка, настоящая социалистка. Она такой и умерла. По-своему это даже вызывает уважение. Это… Она такая.
М. Соколов ― И погибла она в 41-м году.
В. Лавров ― Да.
М. Соколов ― Жуткая история.
В. Лавров ― Жуткая история. Составили список, кого расстрелять в орловской тюрьме – 170 человек…
М. Соколов ― Берия составил.
В. Лавров ― По решению Берии и Кобулова. Там 2 других человека составляли, чекиста. Все абсолютно с потолка. Никакой там контрреволюционной деятельности не было вообще. Сталин это одобрил.
М. Соколов ― Автограф есть.
В. Лавров ― Автограф есть. Да. Все эти документы я видел. Любопытно, что вот 3 человека, которые участвовали в этом преступлении – это Ульрих, который возглавлял коллегию… военную коллегию Верховного суда. Он был жив на 90-й год. 1990-й. 2 человека, которые вот с потолка обвинили людей в том, что они вели какую-то преступную деятельность, они тоже были на 90-й год живы. Против них было заведено уголовное дело. Но прокуратура решила, что никто не виноват. Дело уголовное закрыли. То есть 3 преступника, имена которых известны… Известно, и кто расстреливал. Никто не был привлечен ни к какой ответственности. Все покрыто.
М. Соколов ― И могила не найдена.
В. Лавров ― Да. Что сделали большевики, чекисты? Откопали деревья, расстреляли, свалили, посадили деревья заново на это же место. Растет лес. Вот где расстреляли, где-то здесь. Вот Медведевский лес.
М. Соколов ― 170 человек. Вот последний вопрос, который тоже у меня просили задать. А можно ли снять про Марию Спиридонову фильм, который бы обсуждался не менее горячо, чем вот ждущий нас фильм о романе императора и Матильды Кшесинской.
В. Лавров ― В фильме о Матильде очень много того, что не соответствует исторической правде. А вот судьба Спиридоновой, она изложена мной по документам вот в этой вот книге. Можно снять увлекательнейший и полезный… полезный фильм.
М. Соколов ― А, кстати говоря, ну, еще тут парочка вопросов уже от слушателей. А чем все-таки была Спиридонова опасна так… так опасна для Сталина?
В. Лавров ― Для Сталина? Он убирал всех людей, смеющих свои суждения иметь, смеющих какие-то самостоятельные поступки предпринимать, даже если такой человек сидел в тюрьме. Вот все равно убивал.
М. Соколов ― А была ли Мария Спиридонова знакома с Фанни Каплан?
В. Лавров ― Так они вместе сидели на каторге. Есть и фотографии, где они вместе. Были знакомы. И она, кстати, Спиридонова была против расстрела Фанни Каплан.
М. Соколов ― То есть писала Ленину, по-моему. Да?
В. Лавров ― Да, да. Что это большая, большая ошибка.
М. Соколов ― Ну, что ж? Мы сегодня поговорили о судьбе Марии Спиридоновой. Нашим гостем был Владимир Лавров, доктор исторически наук, профессор и автор 1-й биографии героини нашей передачи. Вот эта собственно книга называется «Мария Спиридонова. Террористка и жертва террора». Ну, что ж? Читайте. Фильма пока нет. Вот. А про «Матильду» мы поговорим как-нибудь, уже когда фильм выйдет. Всего вам доброго! Передачу вел Михаил Соколов.
В. Лавров ― Спасибо.
М. Соколов ― Всего доброго!
…На чистом теле след нагайки,
И кровь на мраморном челе…
И крылья вольной белой чайки
Едва влачатся по земле…
Она парила гордо, смело,
И крыльям нужен был простор…
Но - вот, в грязи трепещет тело,
И вольной птицы меркнет взор…
Максимилиан Волошин
В вагоне ночного поезда, направлявшегося в Тамбов:
«Холодно, темно. Чувствуется дыхание смерти. Брежу, прощу воды. Воды нет. Офицер увел меня в купе. Он пьян, руки обнимают меня, пьяные губы шепчут гадко: «Какое изящное тело…»
Начиная с того январского дореволюционного дня, когда она выстрелила в царского чиновника, и до 11 сентября 1941 года, когда ее расстреляет комендант Орловского областного управления наркомата внутренних дел, она проведет на свободе всего два года. Практически всю взрослую жизнь ей было суждено оставаться за решеткой. Менялись режимы, вожди и тюремщики, но власти предпочитала держать ее взаперти.
Неукротимый темперамент, обостренное чувство справедливости, железный характер предопределили ее жизненный путь. Ей не однажды предоставлялась возможность изменить судьбу, спастись, но она упрямо двигалась по раз и навсегда определенной в юности траектории, которую оборвала только пуля в затылок.
16 января 1906 года в город Борисоглебск в сопровождении большой охраны прибыл советник Тамбовского губернского управления Гавриил Николаевич Луженовский. Он исполнял особое поручение тамбовского губернатора - с помощью казаков беспощадно усмирял крестьянские бунты. Он знал, что революционеры охотятся за ним. Вышел из поезда в окружении казаков и полиции. Они окружали его со всех сторон, но не обратили внимания на юную девушку.
Гимназистка-семиклассница, дворянка Мария Спиридонова, член тамбовской боевой дружины эсеров, она успела четыре раза выстрелить в Луженовского, прежде чем ее схватила охрана.
«Обалделая охрана опомнилась, вся платформа наполнилась казаками, раздались крики: «бей», «руби», «стреляй!» Когда увидела сверкающие шашки, подумала, что пришел мой конец, и решила не даваться им живой в руки. Поднесла револьвер к виску, но, оглушенная ударами, упала на платформу. Потом меня за ногу потащили вниз по лестнице. Голова билась о ступеньки…»
Ее отвезли в местное полицейское управление, где началось следствие:
«Пришел помощник пристава Жданов и казачий офицер Абрамов. Они раздели меня и не велели топить мерзлую и без того камеру. Страшно ругаясь, избивали нагайками. Один глаз у меня ничего не видел, правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на нее и спрашивали: «Больно? Ну, скажи, кто твои товарищи?»
Надругательство над Марией Спиридоновой в арестантском вагоне вызвало такое возмущение, что эсеры решили наказать насильников. Тамбовский губернский комитет социалистов-революционеров приговорил ее мучителей к смертной казни. Мерзавцев расстреляли.
Симпатии многих тюремщиков были на стороне Спиридоновой. Часовые, охранявшие камеру, тайком относили ее письма сестре. Та передавала их в газеты. О Спиридоновой узнала вся Россия. Накануне суда Мария писала:
«11 марта суд и смерть. Осталось прожить несколько дней. Настроение у меня бодрое, спокойное и даже веселое, чувствую себя счастливой умереть за святое дело народного освобождения. Прощайте, дорогие друзья, желаю жить в счастливой, освобожденной вашими руками, руками рабочих и крестьян, стране. Крепко жму ваши руки» .
На суде она объяснила причины, по которым стреляла в Луженовского. Партия эсеров считала своим долгом вступиться за крестьян, которых усмиряли нагайками, пороли и вешали.
На суде она говорила:
«Я взялась за выполнение приговора, потому что сердце рвалось от боли, стыдно и тяжко было жить, слыша, что происходит в деревнях по воле Луженовского, который был воплощением зла, произвола, насилия. А когда мне пришлось встретиться с мужиками, сошедшими с ума от истязаний, когда увидела безумную старуху-мать, у которой пятнадцатилетняя красавица-дочь бросилась в прорубь после казацких «ласк», то никакая перспектива страшнейших мучений не могла бы остановить меня от выполнения задуманного».
Мария Спиридонова с конвоем, этап
Спиридонову приговорили к смертной казни через повешение, но заменили бессрочной каторгой. У нее открылось кровохарканье. Врачи составили заключение, что она нуждается в лечении, но ее все равно отправили на Нерчинскую каторгу.
Она провела на каторге 11 лет, ее освободила Февральская революция.
И тут у нее неожиданно открылись ораторские и организаторские способности.
Когда она выступала, в голосе звучали истерические нотки, но в те годы такой накал страстей казался естественным. В 1917-м Спиридонову даже называли самой популярной и влиятельной женщиной в России.
После Октября партия эсеров раскололась: правые эсеры выступили против захвата власти большевиками, левые поддержали Ленина, вошли в правительство, заняли важные посты в армии и ВЧК. Спиридонова стала вождем левых, Ленин дорожил союзом с левыми эсерами, которых поддерживало крестьянство. У них были крепкие позиции на местах. Но это сотрудничество постепенно сошло на нет, потому что эсеры все больше расходились с большевиками. Большевики не хотели раздавать землю крестьянам, учреждали в деревнях комитеты бедноты, откровенно грабившие зажиточных крестьян.
Окончательный раскол произошел из-за сепаратного мира с Германией. Брестский мир, с одной стороны, спас правительство большевиков, с другой - настроил против них полстраны. Спиридонова сначала была сторонницей немедленного мира с немцами, затем ее мнение изменилось. Левые эсеры провели съезд и потребовали расторжения Брестского договора, считая, что он душит мировую революцию.
Лев Троцкий возглавил Красную армию, которую еще предстояло создавать. Он лучше других знал, что военный конфликт смертельно опасен, и потребовал расстреливать всех, кто ведет враждебные действия на демаркационной линии с немцами: раз подписали мир, не надо их провоцировать.
Спиридонова, Школьник, Биценко, Измайлович, Фиалка, Езерская.
Эсеры, призывавшие к войне до победного конца, приняли слова Троцкого на свой счет и начали действовать привычными методами. Руководителю московских эсеров, члену ЦК партии Анастасии Алексеевне Биценко поручили организовать громкий теракт. Крестьянская дочь, она сумела окончить гимназию.
Как и Мария Спиридонова, вступила в боевую организацию эсеров. 6 июля 1918 года Анастасия Биценко передала сотрудникам ВЧК, эсерам Якову Блюмкину и Николаю Андрееву, бомбы. Имя изготовителя держалось в особом секрете - это был Яков Моисеевич Фишман, будущий начальник военно-химического управления Красной армии. Они с Биценко встретились утром в гостинице «Националь».
Блюмкин
В два часа дня Блюмкин и Андреев на машине прибыли в германское посольство (Денежный пер., 5), предъявили мандат с подписью Дзержинского и печатью ВЧК, потребовав встречи с послом Мирбахом. Графу Вильгельму Мирбаху несколько раз угрожали, и появление в посольстве сотрудников ВЧК он воспринял как запоздалую реакцию советских властей. Посол принял чекистов в малой гостиной.
граф Вильгельм фон Мирбах-Харф
«Получите, - сказал я, - вот бумаги», - и выстрелил в упор. Раненый Мирбах побежал через большую гостиную, его секретарь рухнул за кресло. В большой гостиной Мирбах упал, и тогда я бросил гранату на мраморный пол...»
…Июльский мятеж эсеров 1918 года имел трагические последствия. Они были изгнаны из политики и из государственного аппарата и уже не имели возможности влиять на судьбы страны. Российское крестьянство лишилось своих защитников. Позднее, уже при Сталине, всех видных эсеров уничтожили.
Спиридонова взяла на себя ответственность за убийство германского посла. Характерно, что кляла она себя за непредусмотрительность, за недальновидность, за то, что поставила под удар партию, а вовсе не за то, что приказала убить невинного человека. А ведь была разница между ее выстрелом в советника Луженовского и убийством немецкого посла.
В любом случае казнь без приговора суда - преступление. Но царского чиновника, в которого стреляла она сама, многие справедливо называли палачом. Оправдывали ее теракт тем, что о правосудии в ту пору не могло быть и речи - чиновник исполнял высшую волю. Остановить его можно было только пулей...
Но немецкий посол не совершал никаких преступлений! Его убили из политических соображений, и Спиридонова считала это справедливым. Она тоже была отравлена этим ядом. Придет время, и ее тоже убьют из соображений все той же политической целесообразности.
Первый ряд в середине - Мария Спиридонова, амнистированная вместе с Каплан в 1917 году.
С каждым годом ее положение ухудшалось. Сначала Спиридонову выслали в Самарканд, оттуда вместе с мужем перевели в Башкирию, наконец, последний арест в феврале 1937 года. Тяжело больной женщине предъявили нелепое обвинение в подготовке терактов против руководителей советской Башкирии. Она содержалась в Орловской тюрьме, причем в неизмеримо худших условиях, чем в царских тюрьмах.
В ноябре 1937-го легендарная Мария Александровна Спиридонова написала большое письмо своим мучителям. Она писала, что в царское время ее личное достоинство не задевалось. В царское время она ощущала незримую поддержку народа. Та страшная ночь в поезде не прошла бесследно. Она не выносила не только прямого насилия над собой, но и даже грубого прикосновения к своему телу.
Но в сталинские времена Марию Спиридонову сознательно унижали:
«Бывали дни, когда меня обыскивали по десять раз в день. Обыскивали, когда шла на оправку и с оправки, на прогулку и с прогулки, на допрос и с допроса. Ни разу ничего не находили на мне, да и не для этого обыскивали. Чтобы избавиться от щупанья, которое практиковалось одной надзирательницей и приводило меня в бешенство, я орала во все горло, вырывалась и сопротивлялась, а надзиратель зажимал мне потной рукой рот, другой притискивал к надзирательнице, которая щупала меня. Чтобы избавиться от этого безобразия и ряда других, мне пришлось голодать, так как иначе просто не представлялось возможности какого-либо самого жалкого существования. От этой голодовки я чуть не умерла...»
Жалобы были бесполезны. Никто не собирался их выслушивать. Она была врагом, подлежащим уничтожению. Марию Спиридонову убили осенью сорок первого. Немецкие войска наступали, Сталин не знал, какие города он сумеет удержать, и велел наркому внутренних дел Берии уничтожить «наиболее опасных врагов» в тюрьмах.
6 сентября Берия представил вождю список. Сталин в тот же день подписал совершенно секретное постановление Государственного комитета обороны:
«Применить высшую меру наказания - расстрел к 170 заключенным, разновременно осужденным за террор, шпионско-диверсионную и иную контрреволюционную работу. Рассмотрение материалов поручить Военной Коллегии Верховного Суда».
В Военной коллегии приговоры оформили за один день. Всех перечисленных Берией заочно признали виновными по статье 58-10, часть вторая, приговор - расстрел.
11 сентября 1941 года чекисты расстреляли 157 политзаключенных Орловского централа. Обреченных вызывали по одному. Запихивали в рот кляп и стреляли в затылок. Тела на грузовиках вывезли в Медведевский лес и закопали.
Среди них была Мария Спиридонова, ее муж Илья Майоров, разработавший эсеровский закон о земле, а также несколько десятков немцев-коммунистов и других политэмигрантов.
Мария Спиридонова потеряла в жизни все, включая свободу, поскольку выступала против сотрудничества с Германией, и, тем не менее, ее уничтожили под нелепым предлогом, что она может перейти к немцам!..
Кто она - террористка, героиня, фанатка или просто несчастная женщина?
Жанна д`Арк из сибирских колодниц,
Каторжанка в вождях, ты из тех,
Что бросались в житейский колодец,
Не успев соразмерить разбег.
Ты из сумерек, социалистка,
Секла свет, как из груды огнив.
Ты рыдала, лицом василиска
Озарив нас и оледенив.
Борис Пастернак
По рассказу Леонида Млечина
Один из лидеров партии левых эсеров, террористка, участница Октябрьского переворота. Из 57 лет жизни 34 года провела в царских и советских тюрьмах, на каторге и в ссылках.
«Девушка, чистейшее существо, с прекрасной душой — без жалости, с упорной жестокостью зверя всаживает пять пуль в человека!.. Их довели до этого, довела жизнь, с постепенностью, страшною в своей незаметности. Вот оно — движение; мы все живем и действуем не как люди, а как политические единицы без души, и казним, и убиваем, и грабим страну во имя ее блага. Все позволено — цель оправдывает средства». Это слова неизвестного автора статьи «Жертва губернской революции», посвященные женщине-террористке и будущей жертве террора М. Спиридоновой.
Мария родилась 16 октября 1884 г. в Тамбове в состоятельной дворянской семье Александра Александровича и Александры Яковлевны Спиридоновых. Мать вела дом и все внимание уделяла пятерым детям. Отец служил бухгалтером в банке и владел паркетной фабрикой. Маруся была любимицей в семье. Добрая, отзывчивая, щедрая, самостоятельная, не терпевшая несправедливости, в гимназии она сразу стала лучшей ученицей, хотя и шалуньей слыла редкостной. К тому же открыто протестовала против режима и бездушия, царивших в гимназии, постоянно отстаивая свои человеческие права.
Терпение администрации было не беспредельным. В восьмом классе Марию исключили из гимназии с такой характеристикой, что продолжить обучение она не смогла. Да и отец к тому времени умер, и большая семья быстро обеднела. Девушка устроилась в канцелярию тамбовского дворянского собрания, хорошо зарекомендовала себя и была в добрых отношениях с сослуживцами. Умная, умеющая легко, красиво, доходчиво и сильно излагать мысли, она притягивала к себе людей. Эту способность Спиридоновой использовали товарищи по партии социалистов-революционеров (эсеров), когда направляли ее в рабочие кружки. Она могла увлечь за собой любого.
За участие в революционных демонстрациях 1905 г. Мария впервые попала в тюрьму. В революцию Спиридонова пришла с обостренным чувством несправедливости, с ореолом революционной романтики, с верой, что социалистические преобразования создадут гуманное общество. А ради этого все средства хороши. Даже террор.
16 января 1906 г. Спиридонова привела в исполнение решение тамбовской организации эсеров — смертельно ранила на вокзале в Борисоглебске черносотенца Г. Н. Луженковского, руководившего карательными экспедициями в деревнях на ее родной Тамбовщине. Заплывшего жиром душегуба тщательно охраняли, но никто не обратил внимание на Марию. Крошечное кокетливое создание в гимназической форме, каштановая коса до колен, стреляющие озорными бесиками голубые глазки, модная шляпка и меховая муфточка с браунингом. Пять выстрелов — все в цель. Если бы не ее крик: «Вот она я. Расстреливайте меня!..» — и пистолет у виска, Марию в обстановке всеобщей паники и смятения просто бы не заметили. Но она готовилась к этому поступку сознательно и спасения для себя не видела.
Нажать на курок Мария не успела. Ее били страшно, прикладами, сапогами. Маленькое тело волочили по перрону, по ступеням, размахнувшись, забросили в сани, беспамятное привезли в полицейское управление, раздели донага. В ледяной камере двое охранников Луженковского, Аврамов и Жданов, приступили к пыткам. Били нагайками, сдирали отслаивающуюся кожу, прижигали кровавые раны окурками. Ни единого крика о пощаде. Придя в себя, она созналась, что исполнила смертный приговор. Скрывать о себе Спиридонова ничего не собиралась, но обнаружила, что забыла фамилию, — назвалась ученицей седьмого класса гимназии Марией Александровой. Палачи так усердствовали, что врачи, осматривающие ее после допроса, пришли в ужас. Лицо — кровавая маска, почти все зубы выбиты, левый глаз практически ослеп, легкие отбиты, она оглохла на правое ухо, все тело — сплошная рана. Аврамов, уверенный в своей безнаказанности, перевозя в тамбовскую тюрьму изувеченную, измученную арестантку, надругался над ней.
Выжила Спиридонова, наверное, только молитвами крестьян, которые ставили за ее здравие свечи во всех церквах, когда узнали, что их палач умер, промучавшись 40 дней. 11 апреля был убит Аврамов, 6 мая — Жданов. Ответственность за устранение этих мерзавцев взяла на себя партия эсеров. Это случилось уже после заседания военно-окружного суда, вынесшего Спиридоновой 11 марта 1906 г. приговор — смертная казнь через повешение. Но многочисленные газетные публикации, раскрывшие причины террористического акта, и обнародованная информация о зверствах и издевательствах, чинимых над ней, заставили суд изменить приговор на бессрочное заключение на Нерчинской каторге.
Мария, приготовившаяся к смерти, была настолько потрясена такой «гуманностью», что решила самостоятельно уйти из жизни. Только категорический приказ друзей по партии заставил арестантку изменить свое решение. Способствовал этому и роман по переписке с Владимиром Вольским. Восторженные любовные письма, которые он вначале посылал Марии по рекомендации партии, чуть было не переросли в серьезные чувства двух незнакомых людей. Они требовали свиданий, а Владимир даже был готов жениться. Тюремное начальство не допустило их сближения, аргументируя отказ тем, что первый брак Вольского не был расторгнут, хотя жена оставила его четыре года назад. Несостоявшиеся супруги встретились лишь в мае 1917 г. Они оказались настолько разными людьми, что даже не нашли общих тем для разговора.
Спиридонова воспрянула духом. «Разве вы не знаете, что я из породы тех, кто смеется на кресте... Будущее не страшит меня: оно для меня неважно, — важнее торжество идеи», — писала она на волю. Ее путь из пересыльной московской тюрьмы в Нерчинск был триумфальным. На каждой стоянке поезд окружали толпы рабочих. Охрана была вынуждена присутствовать на импровизированных митингах. Спиридонова говорила перед людьми просто и мощно, но вернувшись в вагон, валилась без сил и захлебывалась кровью.
Трижды эсеры пытались организовать побег Спиридоновой, но неудачно. Освободила ее Февральская революция. Мария Александровна активно включилась в политическую борьбу. Она стала одним из организаторов партйи левых эсеров. Ее избрали заместителем председателя ЦК. При поддержке большевиков Спиридонова занимала пост председателя II и III съездов Советов крестьянских депутатов, была членом ВЦИК Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Ее партия вместе с большевиками совершила Октябрьский переворот, и по многим важным политическим вопросам она поддерживала их позиции.
Но как только Спиридонова осознала, что Декреты о земле в корне отличаются от программ эсеров, за которыми в революцию пришли крестьяне, она одобрила вооруженное выступление против большевиков, приняла в нем активное участие и взяла на себя организацию очередного громкого террористического акта — убийство посла Германии графа Мирбаха. Восстание было подавлено. Левые эсеры разделили судьбу ранее разгромленных кадетов и правых эсеров. В стране фактически установилась однопартийная система.
Спиридонову арестовали 6 июля 1918 г. на V съезде Советов. С этого дня жизнь для нее стала сплошной чередой заключений, слежек и ссылок. Первые аресты скорее напоминали изоляцию: посадили — постращали — выпустили — слежка. На свободе она не прекращала пропагандистской деятельности против большевиков. Своих мыслей не скрывала: правительство сравнивала с жандармерией, «молодчиков комиссаров» называла душащими народ мерзавцами. Во время очередного ареста в ноябре 1918 г. написала в ЦКП(б) откровенное письмо, осуждающее позиции большевиков. «Ваша политика объективно оказалась каким-то сплошным надувательством трудящихся... Вы или не понимаете принципа власти трудящихся, или не признаете его... Именем рабочего класса творятся неслыханные мерзости над теми же рабочими, крестьянами, матросами и запуганными обывателями. Ваши контрреволюционные заговоры, кому бы они могли быть страшны, если бы вы сами не породнились с контрреволюцией». Ее выступления перед рабочими носили еще более откровенный характер, заставляли их задумываться над сложившейся ситуацией в стране.
За инакомыслие Спиридонову в феврале 1919 г. обвинили в контрреволюционной агитации и клевете на Советскую власть. «Санатории», психиатрические больницы ЧК, куда ее помещали под именем «Онуфриевой», окончательно подорвали здоровье. Эта принудительная изоляция Спиридоновой стала одним из первых прецедентов применения карательной медицины. Мария Александровна была не в состоянии терпеть насилия над своей свободой и личностью. Жизнь превратилась в сплошной кошмар видений насилий, которые она испытала в царских тюрьмах. Три месяца Спиридонова практически не спала, затем отказалась от еды — 14 дней сухой голодовки. Товарищи по партии, Б. Камков и А. Измайлович (подруга по ссылке), с ужасом наблюдали, как она пытается уйти из жизни. Только сильный инстинкт самосохранения вывел ослабленный организм из тьмы небытия.
Но и разбитую туберкулезом, цингой, голодовкой Спиридонову большевики боялись. Несмотря на многочисленные ходатайства, в выезде за границу ей было отказано. Л. Д. Троцкий заявил К. Цеткин, хлопотавшей о здоровье революционерки, что Спиридонова «представляет опасность для Советской власти». Фактически Мария Александровна «разоружилась». «С 1922 г. я считаю партию левых социалистов-революционеров умершей. В 1923—24 гг. это уже агония. И без надежд на воскрешение, ибо рабочие и крестьянские массы ни на какие лозунги самого обольстительного свойства не поддадутся», — писала она впоследствии. Но так как Спиридонова не умела скрывать своего мнения и всегда открыто говорила о всех недостатках, для Советской власти она стала врагом, но врагом знаменитым — старую революционерку, террористку, боровшуюся с царизмом, трудно было незаметно уничтожить.
С мая 1923 г. Мария Александровна стала политической ссыльной. Жила и работала в Самарканде, но политической деятельностью не занималась. Написала книгу о Нерчинской каторге, которая была напечатана в журнале «Каторга и ссылка» и вышла отдельным изданием. В это время Спиридонова вновь почувствовала себя молодой и энергичной — в ее жизни наконец-то проявилась любовь. Она «обрела друга любимого и мужа». Илья Андреевич Майоров, бывший член ЦК левых эсеров, автор закона о социализации земли, был тоже сослан. Они жили дружно и старались не замечать постоянной слежки. Спиридонова знала, что о каждом ее слове, о каждой встрече становится известно в ЧК.
Доносы скапливались. В сентябре вновь арест, обвинение в связи с заграничными левоэсеровскими группировками и ссылка — теперь уже в Уфу. Здесь Спиридонова работала старшим инспектором кредитно-планового отдела Башкирской конторы Госбанка, крутилась по хозяйству, чтобы обеспечить сносную жизнь мужу, его сыну и престарелому отцу. А еще ухитрялась рассылать скромные посылки бедствующим друзьям, в прошлом своим единомышленникам.
В страшном 1937 г. Спиридонова полной мерой оценила, что значит государственный террор против своего народа, о котором она предупреждала еще в 1918 г. Теперь ей инкриминировали подготовку покушения на К. Е. Ворошилова и всех членов правительства Башкирии, руководство несуществующей «Всесоюзной контрреволюционной организацией», вредительство, разработку террористических актов против руководителей государства, включая И. В. Сталина. По «делу» проходил 31 человек. Многие не выдерживали пыток и давали ложные показания. «Сломался» и муж Спиридоновой.
«Проявите гуманность и убейте сразу», — требовала измученная болезнями женщина. Но следователи продолжали изощренно издеваться, требуя признаний. Допросы продолжались по два-три дня без перерыва, сесть не позволяли. Ноги Спиридоновой превратились в черно-лиловые бревна. Обнаружив, что побои ее страшат меньше, чем личные досмотры, обыскивали по десять раз в день. Нашли самое уязвимое место — еще с первого ареста она с трудом переносила прикосновение чужих рук к телу. Но Надзирательница тщательно ощупывала ее полностью.
13 ноября 1937 г., после 9-месячного заключения Спиридонова написала открытое письмо в секретный отдел НКВД (в машинописной копии более 100 листов). Писала не для того, чтобы «увернуться от обуха». Она попыталась с какой- то исповедальной искренностью объяснить, что «дело эсеров» — не что иное, как сфабрикованный «фарс на тему "Укрощения строптивой"», что страдают абсолютно невинные люди, давно отошедшие от политической борьбы. Спиридонова дала понять, что никакие измывательства не заставят ее дать ложные показания. Своего следователя она называла «хорьком, смесью унтера Пришибеева с Хлестаковым, фашистом и белогвардейцем*.
Мария Александровна ненавидела ложь и если бы чувствовала за собой вину, то откровенно бы призналась в этом, так как почти полностью признала политику Советской власти, новый государственный строй и сталинскую Конституцию 1936 г. «А между прочим, я больший друг Советской власти, чем десятки миллионов обывателей. И друг страстный и деятельный. Хотя и имеющий смелость иметь собственное мнение. Я считаю, что вы делаете лучше, чем сделала бы я». Спиридонова осталась все таким же идейным романтиком, каким была в 1906 г.
Столь откровенные признания не изменили ее судьбу. Мыслящие, убежденные люди пугали власть, были «врагами народа». Спиридонову приговорили к 25 годам тюремного заключения. Своего приговора полностью оглохшая женщина не расслышала. Отбывала срок она в орловской тюрьме. 11 сентября 1941 г. М. А. Спиридонова, ее муж И. А. Майоров и 155 узников по очередному обвинению в «злостной пораженческой и изменнической агитации» были расстреляны в Медведевском лесу. Фашистские войска приближались к Орлу, а чекисты аккуратно выкапывали деревья, сваливали в ямы тела и сверху вновь сажали деревья, восстанавливали дерн. Найти место ее захоронения не удалось до сих пор. Лес хранит покой террористки и жертвы террора Марии Спиридоновой. Она жила, боролась и умерла как борец за социальную идею, так и не осознав, что не все идеи требуют жертв.
Источник. 100 знаменитых женщин.
Министерство Образования Российской Федерации
Уфимский Государственный Институт Сервиса
Кафедра социологии и СКТ
«Мария Спиридонова.
Возлюбленная террора».
Выполнила: ст. гр. СОД-11
Гизатуллина М. Ф.
Проверила: Шайхисламова Н. С.
Введение
«Неблагонадёжная гимназистка»
«Каждая молния террора просвещает ум»
Совершение покушения и его последствия
Из жизни на Нерчинской каторге
Левоэсеровский мятеж
Новый арест
Апология женщины
Заключение
Список использованной литературы
Приложение
В Уральском Государственном Университете есть Музей Истории, который был открыт 23 марта 1970 г. Музей располагает более 7000 экспонатами. Здесь портрет первого ректора А. П. Пинкевича, выполненный известным художником Ю. П. Анненковым /1921 г./, прибор для измерения радиоактивности, купленный в Германии /1920 г./, портреты известных революционеров и декабристов, политических деятелей и другие предметы, которые являются одной из связующих нитей между прошлым, настоящим и будущим.
И вот на нас с пожелтевшей фотографии смотрит красивая, печальная девушка. Пышная прическа. Тёмное, строгое закрытое платье. Белый воротничок. Ни то - школьная учительница, ни то - монахиня. Это - "Жанна Д’арк" Первой Русской революции,- Мария Александровна Спиридонова. Ее фотографию раздобыл в 1906 г. молодой преподаватель Екатеринбургской мужской гимназии, недавний выпускник Московского университета, ученик В. О. Ключевского, Василий Иванович Будрин. Он хранил ее всю жизнь. Хранил в 1918 г., когда власть в Екатеринбурге перешла к колчаковским комендантам, не видевшем никакой разницы между большевиками и левыми эсерами; лидером последних и была Мария Александровна Спиридонова. Хранил в 1923 г., будучи преподавателем Уральского университета. А ведь к этому времени Мария Александровна Спиридонова приобрела устойчивую репутацию политического оппонента большевиков, осуждающего «красный» террор. Хранил в 1941 г., когда М. А. Спиридонова была необоснованно обвинена в подготовке покушения на К. Е. Ворошилова и расстреляна. Видимо, владелец фотографии был смел и верен идеалам своей юности.
Вообще, 1900–1908 гг. дали русской революции целую плеяду революционеров, замечательных и единственных в своем роде. Почти никто из них не дожил до нашего времени, и немногими уцелевшими из знавших их давно чувствуется необходимость записать хотя бы начерно и хотя бы часть фактического материала, имеющегося о них и с ними связанного. Но именно благодаря таким людям, как Будрин, и сохранились хорошие, светлые, тёплые воспоминания о таких великих, целеустремлённых, рвущихся вперёд, необычайно смелых и сильных, болеющих за свою Родину, личностях, как Мария Александровна Спиридонова.
«НЕБЛАГОНАДЁЖНАЯ ГИМНАЗИСТКА»
Мария Александровна Спиридонова родилась 16 октября 1884 г. под созвездием Скорпиона. Согласно предсказаниям астрологов в Скорпионах дремлет огромная энергия, пробуждающаяся в кризисных ситуациях; они безжалостны к врагам и преданы друзьям, стремятся везде дойти до конца, и могут стать и грешниками, и святыми. Её отец занимал скромную должность банковского бухгалтера в одной из тамбовских контор. Она окончила Тамбовскую гимназию и поступила в дополнительный класс, чтобы получить профессию домашней учительницы. Но умер отец, и на руках Марии остались мать и младший брат. В 1902 г. Спиридонова была исключена из восьмого класса гимназии за «политическую неблагонадёжность». Совсем юной 16-летней девушкой она попала в один из тамбовских эсеровских кружков. Ей пришлось бросить учебу и пойти работать машинисткой.
Изменился круг общения, Мария познакомилась с очень популярным среди тамбовских интеллигентов, разночинцев и барышень молодым адвокатом Михаилом Вольским и с его старшим братом Владимиром. Владимир был исключен из Киевского университета за революционную деятельность и выслан на родину, в Тамбов. По совету товарищей Владимир вдруг начал слать Спиридоновой пылкие любовные письма, наверное, он и сам внушил себе, что без ума от Марии. Послания его переполняли страсть, томление сердца, романтическое восхищение и нежные мечтания о том часе, когда они, несомненно, созданные друг для друга, соединятся в трепетном объятии. Скорее всего, она тоже поверила в это, и в ее душе отзывчиво вспыхнуло ответное чувство между Спиридоновой и Вольским - старшим завязались романтические отношения - правда, Владимир был женат, но жена сбежала с заезжим офицером, так что Марию он считал своей невестой.
Любопытно: они встретились одиннадцать лет спустя, в мае 1917 года, и... прежнего влечения не испытали. То были два абсолютно чужих, равнодушных друг к другу человека.
«КАЖДАЯ МОЛНИЯ ТЕРРОРА ПРОСВЯЩАЕТ УМ»
Натура цельная, склонная к экзальтации, Мария Спиридонова во всем шла до конца. Увлеченная идеями, преподанными братьями Вольскими, она добилась, чтобы ее включили в Боевую организацию. Одержимая революционной романтикой и идеей личной жертвы на благо общества, Спиридонова стала террористкой. В 1905 г. тамбовская Боевая организация приговорила к смерти тамбовского губернского советника Гавриила Луженовского, с особой жестокостью подавившего аграрные беспорядки и крестьянские волнения в Тамбовской губернии. Эсеры распространили прокламацию, в которой обосновали необходимость и полезность террора. «Каждый поединок героя будит во всех нас дух борьбы и отваги», - утверждалось в ней. Вот некоторые наиболее характерные цитаты из этого документа:
«Каждый террористический удар как бы отнимает часть силы у самодержавия и всю эту силу перебрасывает на сторону борцов за свободу»
«И раз террор будет проведен систематически, то, очевидно, что наша чаша весов, наконец, перевесит»
«Никакая сила не поможет против неуловимости. Значит, наша задача ясна: смещать всякого властного насильника самодержавия единственным способом, который оставило нам самодержавие, - смертью»
«Каждая молния террора просвещает ум»
«У кого больше сил, больше возможности и решимости, тот пусть не успокаивается на мелкой работе; пусть ищет и отдается крупному делу, - пропаганде террора»
Под этими изречениями подписался бы любой "идейный" террорист XX века.
СОВЕРШЕНИЕ ПОКУШЕНИЯ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ
Выполнить убийство Луженовского вызвалась Мария Спиридонова. Позднее она говорила: «В полном сознании своего поступка я взялась за исполнение приговора. Когда мне пришлось встретиться с мужиками, сошедшими с ума от истязаний, когда я увидела безумную старуху-мать, у которой 15-летняя красавица-дочь бросилась в прорубь после казацких ласк, то никакие силы ада не могли бы меня остановить».
Мария четыре дня подстерегала Луженовского на железнодорожной станции города Борисоглебска. Она была убеждена: даже если он окажется в толпе, ей удастся приблизиться - ну кто заподозрит в чем-либо хорошенькую гимназистку? И впрямь: гуляет себе розовощекая от морозца крохотуля в кокетливой шляпке, по виду совсем еще девочка, когда бы не каштановая коса до колен. По ней, да по озорному, дразнящему взгляду опытный мужчина мог враз понять: э, батенька, какой же это ребенок? Барышня! И в головке у нее весьма, знаете ли, игривые фантазии... Наконец 16 января 1906 г., когда до Крещения оставалось три дня, «эсеровская Богородица», увидела советника из окна вагона, спрыгнула на перрон и встретила чиновника пятью пулями. И все пять - в цель: две - в живот советника, две - в грудь, одна - в руку. Шестую приберегла для себя. Однако едва она поднесла ствол к виску, кто-то из охранников оглушил ее мощным ударом.
Луженовский упал: он был тяжело ранен. 18 января полуживого Г. Луженовского перевезли в Тамбов. Еще в Борисоглебске он велел отправить губернатору фон Лауницу телеграмму: «Умираю. Попросите у Государя за детей. Берегите себя». Но смерть не спешила к нему, и он прожил еще двадцать шесть дней и скончался в жутких мучениях, успев прошептать: «Действительно, я хватил через край».
Через несколько дней он скончался. Совершив покушение, Спиридонова попыталась покончить с собой, но не успела, её задержали. Подбежавшим полицейским бившаяся в истерике террористка кричала: «Расстреляйте меня!!!» .
Врач, позже освидетельствовавший Спиридонову в тамбовской тюрьме, обнаружил у неё на теле синяки и полосы от нагайки. Полтора месяца она не поднималась с тюремной кровати. Впоследствии Мария Александровна передавала две версии произошедшего с ней после ареста. По одной из них, в вагоне её обыскали и допросили казачий офицер Абрамов и помощник пристава Жданов, которые не только избили девушку нагайками, но и надругались над ней. Вскоре эсеры застрелили обоих. Согласно другой версии, Спиридонова пострадала уже в полицейском управлении, где её отвели в холодную камеру и пытали в течение 12 часов. Её хлестали нагайками, пока не отслаивалась кожа, которую затем отдирали кусками и прижигали раны горящими папиросами, каблуками сапог обрушивались на ступни одеревеневших ног... Истязания продолжились на квартире исправника Протасова и в полицейском участке. «Они были так виртуозны,- вспоминала Спиридонова,- что Иван Грозный мог бы позавидовать им». В протоколе следователь записал, что от избиений арестованная уже не могла ни стоять, ни сидеть. Лицо - превратилось в кровавую маску. И, как она сама рассказывала, «очень болит голова, ослабла память, трудно излагать логично мысли, болит грудь, иногда идет горлом кровь. Один глаз ничего не видит» . Правое ухо оглохло. На теле нет живого участка, только рубцы и кровоподтеки. Романтика террора обернулась своей жестокой и страшной подкладкой.
11 марта в Тамбове состоялся военный суд, приговоривший Марию Спиридонову к смертной казни через повешение. Адвокат Николай Тесленко, один из самых известных членов ЦК партии кадетов, сделал все, чтобы его вскоре заменили вечной каторгой. Он пытался воззвать к гражданским чувствам судей: «Перед вами не только униженная, поруганная, больная Спиридонова. Перед вами больная и поруганная Россия». И это подействовало: ведь вскоре смертная казнь была заменена пожизненным заключением.
«Состояние перед смертной казнью полно нездешнего обаяния»,- писала она, называя это время «самой яркой и счастливой полосой жизни, полосой, когда времени не было, когда испытывалось глубокое одиночество и в то же время небывалое, немыслимое до того любовное единение с каждым человеком и со всем миро вне каких-либо преград». После 16 дней ожидания смерти Спиридонова узнала, что казнь заменена бессрочной каторгой в Сибири.
Спиридонова, после совершённого ею теракта, рассчитывала красиво умереть за «правое дело», но - не получилось. «Моя смерть представлялась мне настолько общественно ценною, и я ее так ждала, что отмена приговора и замена его вечной каторгой подействовала на меня очень плохо: мне нехорошо… Скажу более - мне тяжко! Я так ненавижу самодержавие, что не хочу от него никаких милостей», - писала она из тюрьмы. Возможно, смерть была бы для Спиридоновой лучшим исходом - тяжелая душевная болезнь, начавшаяся после ареста в 1906-м, не отпускала ее всю оставшуюся жизнь, проведенную по тюрьмам, каторгам и ссылкам, сначала царским, потом советским - после ареста в 1918 г.
Суд над юной террористкой вызвал большой резонанс. Симпатии общества
были на стороне Марии Спиридоновой. Поэт Максимилиан Волошин посвятил ей стихи:
На чистом теле след нагайки,
И кровь на мраморном челе.
И крылья вольной белой чайки
Едва влачатся по земле...
В газете "Русское Государство" от 7 апреля 1906 года некто К. написал так: "Пускай же воспользуется она жизнью, как и множество других, ей подобных, для глубоких размышлений о том, что бесконечная сложность жизненных явлений не разрешается револьверным выстрелом".
И далее автор статьи призвал молодых террористов понять, что "разгадка великих задач чрезвычайно осложнившейся современной жизни кроется не в одних только социал-революционных брошюрах, что система политических убийств ни на йоту не приближает к великим берегам грядущего царства закономерной свободы, а, наоборот - отдаляет их, образуя водовороты, задерживающие правильное поступательное развитие".
ИЗ ЖИЗНИ НА НЕРЧИНСКОЙ КАТОРГЕ
Марию Александровну ожидала Нерчинская каторга. Самый многочисленный контингент здесь составляли беспартийные революционеры-массовики: рабочие, матросы, солдаты, забайкальские казаки, представители интеллигенции - инженеры, техники, железнодорожные и почтовые служащие, доктора, учителя и пр., выдвинутые волной политических беспорядков 1905 г., митингов, демонстраций и забастовок. В Акатуе в 1906 г. собралось больше всего участников знаменитой сибирской железнодорожной забастовки, которая в сибирских городах приводила к захвату власти социалистическими партиями, радикальной интеллигенцией и революционной частью рабочих. Значительная часть деятелей этого грандиозного массового движения, необычайного по страстности подъема и организованности, была перебита Ренненкампфом и Меллер-Закомельским при усмирении. Остальные, помилованные от смертной казни, попали в Акатуй на бессрочную или 15–10-летнюю каторгу.
В этой беспартийной массе выделялось землячество человек в 30 забайкальских казаков (посланных на каторгу с военной службы). Все - из-под смертной казни, получившие взамен бессрочную или 20–15-летнюю каторгу. Все - молодец к молодцу на подбор. Веселые, рослые, пышущие здоровьем, удалые, они судились, чуть ли не гуртом, приехали все вместе и пели оглушительными глотками тоже всем составом. Большая часть из них была осуждена за освобождение политических заключенных из Акатуя же во время революционного движения 1905-1906 гг.
Были осуждены не только те, кто освободил заключенных (несколько матросов-каторжан с бунтовавших броненосцев черноморского флота), но и все те, кто был на сходке, постановившей это освобождение, и даже тот сторож, который служил в военной канцелярии, где митинговали служащие.
Массовики-рабочие, крестьяне, солдаты, матросы в период революционного взмыва красивы, сильны и готовы на смерть, как герои. Они отдают все без расчета, душа их горит счастьем борьбы и веры в золотое будущее. Ничто не может быть святее, могучее и прекраснее революционной массы, встающей за свои права во имя инстинктивного и сознательного общественного идеала. Но после взмыва революционных волн и духовного взлета в массе, в соборном ликовании и страдании, наступила индивидуальная расплата за революцию разъединенных повстанцев, каждому за себя и за всех. И, выхваченные из своего класса, товарищеской среды, из общего коллектива, сильные прежде воплощением, отражением всей бунтовавшей стихии, в отдельности в своей массовики зачастую падали духом и не имели сил донести на плечах всей тяжести правительственного возмездия. В них много было обывательщины, они были взяты из своих семей, прямо из обыденной жизни, службы или работы. Революция в их буднях была коротким праздником, к расплате за который они вовсе не были предварительно приготовлены.
Вот в этой знаменитой Акатуйской тюрьме, известной своей относительной свободой, Спиридонова познакомилась с Григорием Гершуни, главой эсеровской Боевой организации, и Егором Сазоновым, будущим исполнителем убийства министра внутренних дел Вячеслава Плеве. Заключённым в Акаутуе выдавались газеты и книги, разрешалось ходить из камеры в камеру, устраивать диспуты (здесь вместе сидели и эсеры и социал-демократы, и анархисты).
Григорий Гершуни внимательно отслеживал молодые и перспективные кадры. Так, после суда над Марией Спиридоновой он переслал ей записку: «Вас уже сравнивали с истерзанной Россией. И Вы, товарищ, несомненно, - ее символ. Но символ не измученной страны, истекающей кровью под каблуком пьяного, разнузданного казака, - Вы символ еще и юной, восставшей, борющейся, стойкой и самоотверженной России. И в этом все величие, вся красота дорогого нам Вашего образа».
Были тенденции к резкому оппортунизму, были даже случаи всяческого падения, но всегда одолевало направление, заповеданное старыми поколениями борцов за свободу, и почти всегда соблюдался в каторжном быту и каторжном режиме необходимый минимум: минимум товарищества, принципиальной жизни и соблюдения при несении гнета от тюремной администрации революционно-настороженного человеческого достоинства. Этот минимум товарищества ясен без объяснений, а минимум соблюдения достоинства имел свой настоящий устав, неписанный, но от того не менее вечный. Конвойные Сазонова, серьезно им спропагандированные, приняв целиком его политико-социальное credo, говорили ему, что им “тяжело идти в его партию”, так как партия “не позволяет ни пьянствовать, ни в карты играть, ни в дома ходить”. Симпатичнейшие, товарищески настроенные, смелые ребята останавливались перед этими препятствиями всерьез. Это морализм требовал от них полного отказа от всех привычек своей среды и обычного времяпрепровождения, требовал преображения личности за один взмах. Неписанный устав в тюрьме не позволял подавать прощения о помиловании, давать бить себя и товарищей без протеста, петь “Боже, царя храни” и “Спаси, господи”, не позволял фамильярничать с властями или пользоваться привилегиями при отсутствии таковых у других товарищей и т.д. Сюда же относилась и другая неписанная форма быта (напугавшая конвойных Сазонова), главными пунктами которой были отказ и полное воздержание от употребления вина, карточной игры, разврата с уголовными женщинами, драк и т.д.
Такой морально-политический минимум устанавливался не без трений и страданий для самолюбия людей, загоняемых, кроме тюрьмы, еще на какую-то колодку. Несомненно, это являлось лишним угнетением личности. Нельзя не признать этого. И в то же время было совершенно невозможно отказаться от этого морализма, признать обратное - неприкосновенность косности. Невозможно было соглашаться на сохранение нетронутыми всех пошлых и грубых привычек среды, приносимых массой с собой в тюрьму. Пьянство, карты, драки и разврат в тюрьме совсем не то, что те же занятия и качества на воле. Там все это разрежено и оздоровлено сменой впечатлений, разнообразием жизни и простором; в тюрьме - сгущено, извращено и проклято.
Запертая в чужую ненавистную среду, принужденная выдерживать какой-то чуждый и тоже ненавистный тон, Мария Спиридонова, попавшая сюда якобы тоже “за революцию” - какая это была своего рода страдалица и до чего скрежетала зубами она на эту самую революцию, и до чего исподличалась, ища себе спасения и выхода! Она производила отвратительное и крайне жалкое впечатление. Ей все-таки пришлось перестрадать долгие годы каторги, прежде чем Февральская революция принесла Спиридоновой освобождение.
За несколько лет до освобождения Спиридонова написала прощальное письмо товарищам по террористическому подполью, которое заканчивалось такими словами: "Будущее не страшит меня: оно для меня не важно, - важнее торжество идеи".
Что тут скажешь? Самая благая идея, затмившая человеку Бога и
водруженная на его место, неизбежно порождает инквизицию или террор. И тогда
кумиром и объектом для подражания сотен и сотен оказывается гимназистка с
револьвером, ставшая «возлюбленной террора». Ее женская индивидуальность как бы
стерлась, и Спиридонова стала ходячим памятником всем эсеркам-террористкам,
зримым символом отречения от жизни во имя торжества Идеи.
ЛЕВОЭСЕРОВСКИЙ МЯТЕЖ
«Торжество идеи» наступило в октябре 17-го, в который эта «железная женщина» с неизменной папиросой в зубах вступила одним из признанных лидеров партии левых эсеров. Мария Александровна оказалась в ближайшем крупном городе – Чите, где выступала на заседаниях Читинского Совета депутатов. В мае 1917 г. её избрали делегатом III съезда партии социал-революционеров, и она смогла приехать в Москву. Вместе с большевиками она разделила узурпированную власть, и была ею до лета 1918 года, жаркого и удушливого. Рано или поздно, но революционные хищники должны были передраться. Первыми не выдержали нервы у левых эсеров - террористов в советском законе. После неудавшейся попытки военного переворота, предпринятой 6 июля, Мария Спиридонова, отказавшаяся освятить своим именем "красный террор", отправилась по этапу тюрем и ссылок.
Когда на съезде наметился раскол, Спиридонова примкнула к левым эсерам. «Партия социалистов – революционеров,- с горечью замечала она,- под давлением обывательских элементов всё дальше от своего единственно верного пути – тесной неразрывной связи и единения с народом» . Посещая одно собрание за другим, она призывала к прекращению войны путём мировой революции, к передаче власти Советам. В итоге на левые позиции из 45 тыс. эсеров Петрограда перешло 40 тыс.
Популярность Марии Александровны быстро росла. Вскоре Спиридонова стала членом Петроградского городского комитета партии эсеров. В сентябре она уже была депутатом Петросовета и вошла в редколлегию левоэсеровской газеты «Знамя труда», где появились её статьи. Мария Спиридонова писала и говорила, что Советы – «самое полное значение народной воли», в отличие от буржуазного Учредительного собрания. Она пользовалась большим авторитетом в партии. На двух первых съездах крестьянских депутатов Спиридонову избирают председателем. Когда учредительное собрание выбирало своего председателя, за Марию Александровну проголосовало 153, а за В. М. Чернова – 224 депутата. Когда левые эсеры и большевики оказались в Учредительном собрании в меньшинстве, Спиридонова и её сторонники покинули собрание, а позднее одобрили его разгон. Поддержала Мария Александровна и заключение Брестского мира, хотя в этом вопросе её позиция резко отличалась от позиций остальных эсеров.
Знаменитая и авторитетная эсерка Спиридонова нередко поддерживала большевиков, а большевики - ее. Но то, как действовали они, она категорически не принимала, о чем не замедлила откровенно заявить возмущенным письмом в ЦК партии большевиков. «Вы,- утверждала она, извратили нашу революцию! Ваша политика - сплошное надувательство трудящихся! Ваше многочисленное чиновничество сожрет больше, чем буржуазия! Творятся,- негодовала Мария Александровна, неслыханные мерзости над рабочими, крестьянами, матросами и запуганным обывателем!».
Так вскоре Спиридонова разочаровалась в политике большевиков. Постепенно все левые эсеры вышли из состава правительства. Они протестовали против закрытия газет, против восстановления весной 1918 г. смертной казни. Главной причиной разрыва был крестьянский вопрос. Все эсеры считали, что большевики социализацию земли подменили национализацией, превратив крестьян, по сути, в государственных крепостных. Спиридонова выступала против создания комитетов деревенской бедноты (комбедов) и продотрядов, забирающих у крестьян хлеб. Попытка угомонить несгибаемую каторжанку не удалась, она продолжала темпераментно выступать на рабочих митингах. Сохранился конспект ее речи на заводе “Дукс”, сделанный каким-то сотрудником ВЧК для доклада наверх: «Рабочие задушены, связаны по рукам и ногам, вынуждены подчиняться декретам, кои издаются кучкой темных лиц во главе с Лениным, Троцким... Все комиссары - мерзавцы, жиреющие на бешеных жалованиях. В партию коммунистов записываются проходимцы, чтобы получать лучший паек, лучшую одежду, галоши...» И каждое обвинение, честно отмечал чекист, вызывало шумные аплодисменты.
Вскоре изменилось и отношение Спиридоновой к Брестскому миру, ведь из голодной России продолжали вывозить в Германию пшеницу, сало и другие продукты питания. В марте 1918 г. левые эсеры, протестуя против заключения Брестского мира, вышли из состава Совнаркома. Они требовали продолжения «революционной войны» с Германией. Отношения их с большевиками обострила и организация в деревне комитетов бедноты (комбедов). Члены комбедов, в сущности, захватили власть на селе, помогая большевистским продотрядам изымать хлеб у других крестьян. Лидер левых эсеров Мария Спиридонова заявляла: «Мы будем резко бороться против комитетов бедноты, этих сыскных отделений. Комбеды могут реквизировать каждый фунт спрятанной муки. В них вошли хулиганы, отбросы деревни». ЦК левых эсеров решил способствовать разрыву «позорного мира».
Обсудить все эти вопросы должен был V Всероссийский
съезд Советов, открывавшийся 4 июля 1918 г. Однако ещё в процессе выборов эсеры
поняли, что большевики получат подавляющее большинство мест на съезде и утвердят
выгодные им предложения вопреки мнению остальных депутатов. 24 июня ЦК левых
эсеров
принял решение о том, что следует совершить ряд покушений на «виднейших представителей германского империализма». Первой жертвой должен был стать германский посол в Москве граф Вильгельм Мирбах. Уже в разгар работы съезда левый эсер Яков Блюмкин убил Мирбаха и скрылся в штаб- квартире ЦК своей партии, в Трёхсвятительном переулке, охраняемой отрядом левых- чекистов во главе с Д. Поповым.
Председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский, вероятно, посчитавший покушение «самодеятельностью» Блюмкина, приехал в Трёхсвятительский переулок, желая лично арестовать террориста. Но вместо того, чтобы покорно выдать «главному чекисту» убийцу Мирбаха, левые эсеры схватили его самого, обезоружили и стали ожидать дальнейшего развития событий.
Большевики действовали решительно: прямо на заседании съезда Советов арестовали всю фракцию левых эсеров во главе с Марией Спиридоновой. Узнав об аресте фракции, эсер Д. Попов приказал обстреливать из немногочисленных пушек, бывших у его отряда на вооружении, Кремль. Попов кричал: «За Марию снесу пол-Кремля, пол-Лубянки!!!» . Вскоре небольшая группа левых эсеров захватила главный Телеграф. Однако их действия не были поддержаны населением, москвичи остались равнодушны к мятежу. Быстро сориентировавшись в обстановке, большевистские лидеры направили к зданию телеграфа в Трёхсвятительский переулок отряды латышских стрелков. Уже 7 июля они выбили эсеров из Главного Телеграфа и обстреляли из артиллерии левоэсеровскую штаб-квартиру. После недолгого сопротивления большинство мятежников покинули горящее здание под крики запертого в одной из комнат Дзержинского: «Подлые трусы и изменники убегают!». Немногих сопротивляющихся до конца штурма латышские стрелки захватили в плен, а через два дня расстреляли. После освобождения Дзержинский в сердцах говорил Я.М. Свердлову: «Так опростоволосился! Почему они меня не расстреляли? Жалко, что уже не расстреляли, это было бы полезно для революции». Мрачный Феликс Эдмундович решил, что не справляется со своими обязанностями, и подал в отставку с поста председателя ВЧК.
5 июля поэт Зинаида Гиппиус записала в своём дневнике: «Было: очень глупое «восстание» левых эсеров против собственных большевиков. Там и здесь (здесь из Пажеского корпуса) постреляли, пошумели, «Маруся» спятила с ума, - их угомонили, тоже постреляв, потом простили, хотя ранее они дошли до такого «дерзновения», что... убили самого Мирбаха! Вот испугались- то большевики! И напрасно. Германия им это простила. Не могла не простить, назвалась груздём, так из кузова нечего лезть...».
Во время подавления левоэсеровского мятежа Спиридонову арестовали. 10 июля 1918 г., в день закрытия съезда, Свердлов объявил о судьбе арестованных левых эсеров: «Большинство из заключённых и задержанных в настоящее время, несомненно, завтра, самое позднее послезавтра будут освобождены как явно непричастные к выступлениям. Для нас всех несомненно, что задержанию подлежат лишь те, кто прямо или косвенно причастен, с одной стороны, к выступлению с оружием в руках против советской власти, с другой стороны – к убийству Мирбаха» . Коммунисты сдержали слово: значительная часть схваченных на съезде была освобождена. На один год тюрьмы осудили Спиридонову, на три года заочно – успевшего скрыться Блюмкина. Однако по предложению Л. Д. Троцкого съезд постановил, что с этого момента левым эсерам « не может быть места в Советах рабочих и крестьянских депутатов». Неудачный мятеж навсегда подорвал силы партии левых эсеров. Многие её члены впоследствии вступили в РКП(б).
В ноябре 1918 г. Спиридоновой удалось отправить из тюрьмы «Открытое письмо ЦК партии большевиков». «С разгромом других партий,- писала она,- разгромлена советская власть, осталась лишь власть большевиков...» Спиридонову приговорили к тюремному заключению на один год, «принимая во внимание её особые заслуги перед революцией». Уже через два дня Президиум ВЦИК освободил её по амнистии.
Выйдя на волю, Мария Александровна сразу погрузилась в партийную работу. Левые эсеры требовали перестать грабить крестьянство, отменить ВЧК. Обращаясь к большевикам, она пророчила: «Вы скоро окажетесь в руках вашей чрезвычыйки». Спиридонова часто выступала с речами, в которых она резко осуждала большевиков. В январе 1918 г., выступая на заводе Гужона, она говорила: «Большевики приняли земельную программу эсеров. Эта программы была выношена десятками поколений, крестьяне дрались за неё с оружием в руках. На программа эта саботируется большевиками. В советских имениях рабочий будет наёмником государства».
Видный большевик Николай Бухарин показывал во время суда
над Спиридоновой следующее: «...она топала ногами, истерически кричала,
предлагала записывать фамилии умученных большевиками. Атмосфера была
чрезвычайно тяжёлая, напоминавшая сцены из Достоевского». Сама Мария Александровна
впоследствии писала: «Говоря о поруганной власти Советов, о заплёванной и
запуганной личности рабочего и крестьянина, о вспоротой спине мужика, я
действительно была «эмоциональна», я кричала «сплошным криком»
... Немудрено
быть «эмоциональным», говоря о тысячах расстрелянных крестьян».
НОВЫЙ АРЕСТ
Уже в феврале 1919 г. последовал новый арест Спиридоновой. На этот раз ревтрибунал обвинил её в «контрреволюционной клевете» , «антисоветской агитации » и «ввиду болезненно- истерического состояния» решил изолировать от общественной и политической жизни на год «посредством заключения в санаторий». Однако вместо этого её поместили в караульном помещении в Кремле, где она жила среди грязи и ужасного бесконечного шума. Сырой и промозглый закуток Кремля... Часовые чуть ли не ежеминутно заглядывали к узнице: сидит? лежит? Пристроилась на ведро по естественной надобности? Их и это не смущало, да и подстражную - тоже. Но густой, удушающий дым махры, врывавшийся в закуток, когда распахивалась дверь, повергал ее в затяжной кашель. У Марии Александровны возобновилось обильное кровохарканье - кровь просто лилась изо рта безостановочно. Вдобавок онемели руки, не подчинялись ноги, она страшно зябла. Мужики из караулки забеспокоились: “Амба! Сейчас отойдет!” - и вызвали фельдшерицу. Та вызвонила санитаров, и умирающая Мария очутилась ненадолго в больнице.
Ей посчастливилось - с помощью жалостливого, из рязанских крестьян, охранника в апреле Спиридонова бежала. Более полутора лет, оставаясь в Москве, скрывалась под чужой фамилией. Она много писала в подпольных эсеровских газетах, встречалась с нелегалами. В это время в партии возникли разногласия: одни призывали к вооружённой борьбе с большевиками, другие – к сотрудничеству с ними.
В октябре 1920 г. в дом, где скрывалась Спиридонова, нагрянули чекисты. Когда ее, сраженную брюшным тифом, но успевшую сдать товарищам по партии перечень явочных адресов, рукописи злых статей и шифры, снова арестовали, карательные санкции следовали одна за другой. Спиридонову упрятали в психушку под фамилией “Онуфриева” и создали такую невыносимую обстановку, что у нее началось помутнение разума. Её отправили в лазарет, где она находилась полгода. Левые эсеры требовали у Ф. Э. Дзержинского отпустить её, но безуспешно. Спиридонову перевезли в Пречистенскую психиатрическую больницу. Чтобы не сломиться, она объявила двухнедельную сухую голодовку и лежала неподвижно с исхудавшим лицом и застывшими в выражении тоски и ужаса глазами. Доктора говорили, что она умирает. Ей удалось продержаться 14 дней, из них десять – без воды. Немецкая коммунистка Клара Цеткин, приезжавшая в это время на Международный женский конгресс в Москву, специально просила Л. Д. Троцкого выпустить Спиридонову, но тот даже не захотел её слушать. А. Измайлович, подруга Марии Александровны по Нерчинской каторге, писала: «Совершается что-то неслыханное, вопиющее. В течение почти года происходит истязание живой души человека, по рукам и ногам связанного своей болезнью. В больном мозгу тюрьма, слежка и гнёт удесятеряются и воспринимаются с острым страданием».
В 1921 году Марию Александровну освободили с условием, что она отойдёт от политики. Спиридонова прожила два года в посёлке Малаховка под Москвой в страшной нищете. На двоих, по описи, у них было: две старые юбки, одни старые ватные брюки, одна рваная кофта, две старые телогрейки, одно ватное одеяло, вязаная шапка, одно рваное полотенце, эмалированная тарелка и две железные кружки, три деревянные ложки, одна кастрюля... Жили впроголодь, зато под явным надзором местного ЧК, накапливающего против них “компромат”. Знать бы несчастным женщинам, что нищее “малаховское сидение” очень скоро им покажется раем.
В 1923 г. Мария Александровна была обвинена в попытке побега за границу. Её приговорили к ссылке в Самарканд; там она работала мелкой служащей в конторе. Город ей понравился и когда в 1926 г. закончился срок ссылки, Спиридонова решила остаться там. После закрытия конторы Мария Александровна получила разрешение приехать в Москву, но столичные доктора посоветовали ей поселиться в Крыму. Вот тут-то и поняла Спиридонова, что не всё в её жизни потерянно, что не всё так плохо и безысходно: ведь в её жизни ещё оставались настоящие друзья, такие как Е. Сазонов, Г. Гершуни, И. Пулихов, А. Измайлович. Спиридонова устроилась в ялтинский туберкулёзный институт, лечение в котором оплачивала за счёт средств, собранных друзьями. А с осени 1921 года для ухода за больной Марией Спиридоновой освободили из заключения «под честное слово» Александру Измайлович. С этого времени они вместе прошли весь путь ссылок и заключений вплоть до 1937 года.
В конце 1930 г. последовал очередной арест. Особое
совещание ГПУ приняло решение осудить Спиридонову на восемь лет ссылки по
знаменитой 58-статье: антисоветская агитация и пропаганда. Эти годы прошли в
Уфе, где Мария Александровна смогла потом устроиться на работу экономистом в
местном госбанке. В ссылке вместе со Спиридоновой находились и другие члены ЦК
левых эсеров.
Впрочем, судьба подарила Спиридоновой и короткую радость - в Самарканде, куда она с А. Измайлович была выслана без суда, Мария Александровна обрела “друга любимого и мужа”, бракосочеталась с Ильёй Андреевичем Майоровым, членом ЦК левых эсеров. Член коллегии наркомата земледелия, автор проекта закона о социализации земли, он тоже был репрессирован - за несогласие с методами коллективизации. Двое гонимых образовали семью, куда входили старик отец Майорова, 17-летний сын Ильи Андреевича, а также две беспомощные приятельницы Спиридоновой - бывшие политкаторжанки. Майоров как-то не тяготел к семейным хлопотам, все заботы о прокорме, об одежке-обувке взяла на себя Мария Александровна, умудрявшаяся еще и рассылать посылки бедствующим единомышленникам: варенье - в Суздаль, изюм - в Соловки, деньги - в Казань и Тулу... Невесть откуда взявшаяся энергия, заглушая прилипчивые болезни, помогала ей крутиться, словно белке в колесе. Кажется, она вновь ощущала себя молодой, желанной, единственной, потому что рядом был самый близкий человек, вроде бы не замечающий, как она дряхлеет... Думается, она была признательна ему за эту “близорукость”. И в Уфе (теперь их сослали сюда) устроилась на две работы, чтобы не только по праздникам покупать забытые белый хлеб, молоко, сахар.
За границей её не забывали. В Париже и Берлине создавались комитеты по спасению Спиридоновой. Иностранные анархические организации негодовали; социалистические издательства выпускали открытки с её изображением. Но раскрутившийся маховик сталинских репрессий невозможно было остановить. Когда в феврале 1937 года Спиридонова, И. Майорова и др. снова арестовали, следователь не без ехидства сказал Марии Александровне, что у Майорова изъята значительная сумма денег - он скрывал от жены случайные заработки. Это ее не обидело, не возмутило - экая мелочь в сравнении с пытками, которым ее подвергали в тюрьме Башкирского НКВД, обвинив в подготовке покушения на Ворошилова. Допросы продолжались по два-три дня без перерыва, с матерщиной и рукоприкладством. Сесть не позволяли, отчего ноги Спиридоновой превратились в нечто бревнообразное, черно-лилового цвета, и не умещались в ботинки. Увидев, сколь неприятны ей личные досмотры, обыскивали непрестанно - надзирательница лезла даже в задний проход и во влагалище и корявым пальцем что-то выискивала там.
Однажды устроили очную ставку с Майоровым и вслух зачитали его признание: да, он замышлял теракт против Сталина, и Спиридонова об этом знала. Это была чудовищная нелепость, ни у кого из них подобная идея никогда не возникала.
- Ах, Илюша! - укоризненно прошептала она. - Лучше бы ты изменил мне с десятком женщин, с целым гаремом, а не так... Какое низкое падение!
Она не догадывалась, что фантастическое “признание” супруг сделал под пыткой крысами.
В 1937 г. Военная коллегия Верховного Суда в Москве объявила, что Спиридонова «до дня ареста входила в состав объединённого эсеровского центра и в целях развёртывания широкой контрреволюционной террористической деятельности организовала вредительские группы в Уфе, Горьком, Тобольске, Куйбышеве и других городах и непосредственно руководила до 1937 года контрреволюционной организацией эсеров в Башкирии...» . в результате Спиридонова была приговорена к 25 годам заключения с отбыванием срока в тюрьме города Орла. Мария Александровна приговор не расслышала - она оглохла.
В этот день прозвучало 157 похожих приговоров. 157 человек (в том числе и И. А. Майорова) вывезли на грузовиках в Медведевский лес, что в десяти километрах от Орла. Накануне чекисты выкапывали здесь с корнями деревья. В образовавшиеся ямы спихнули расстрелянных, сверху поставили деревья, насыпали землю и утрамбовали
Когда к Орлу в 1941 году подходили немцы, некогда «возлюбленную террора», Марию Александровну Спиридонову расстреляли вместе с мужем и несколькими другими политическими заключёнными. Накануне чекисты выкапывали здесь с корнями деревья. В образовавшиеся ямы спихнули расстрелянных, сверху поставили деревья, насыпали землю и утрамбовали...
Но могила Спиридоновой не найдена до сих пор, и в этом, пожалуй, заключается глубокий нравственный смысл...
Пишу по поводу статьи Максима
Гуреева в № 41 газеты "Культура" "Валькирии
революции" (исторические хроники с Николаем Сванидзе).
История - зыбкая наука, меняющаяся иногда кардинально, как в наше время, в зависимости от новой социальной ориентации общества. Любое действующее лицо в истории на основании документов, мемуаров и свидетельств очевидцев можно представить с прямо противоположным знаком, но тогда эти документы следует приводить.
Назвать Марию Спиридонову "слабой" женщиной, "ради спасения жизни" идущей на сделку с совестью, можно лишь при полном неведении.
Да, Мария Спиридонова с 1906 по 1917 год находилась на каторге под Читой. После освобождения возглавила партию левых эсеров, была членом ВЦИК. В июле 1918 года, после мятежа левых эсеров, арестована. В 1919 году бежала из-под ареста и вновь арестована 20 октября 1920 года. 5 июня 1921 года помещена в Пречистенскую психиатрическую больницу, но уже 13 сентября 1921 года освобождена под поручительство левых эсеров И.З.Штейнберга и И. Ю. Баккала.
За это время (в 1921 году!) она никак не могла "поддержать товарища Сталина в его известных людоедских начинаниях". А в 1926 году ее не было в Москве, она отбывала ссылку в Средней Азии. Свое отношение к "людоедским начинаниям" Мария Александровна выразила достаточно определенно. Она писала в 1937 году: "Советская власть так жестока, и, я бы сказала, нерасчетлива к человеческой жизни. За Кирова расстреляли количество людей, опубликованное на двух огромных газетных листах "Известий", за покушение на Ленина было расстреляно чрезвычайниками 15 тысяч человек. Какую же веру в правоту своей тактики и в себя, доходящую до мании величия, надо иметь, чтобы решиться за смерть одного или двух ответственных работников или вождя платить столькими человеческими жизнями!"
А еще эта "слабая" женщина пишет: «Если я что делала по своему убеждению, как же под страхом репрессий от него откажусь? Позор какой! На допросах я не солгала ни в одном пункте и не отреклась ни от чего... Я вся такая и в жизни, и в политике. Такой была и такой сойду в могилу».
Далее М. Гуреев пишет: «Она скончалась в 1941 году» . Как будто умерла Мария Спиридонова на своей «постели при нотариусе и враче», а не была расстреляна 11 сентября 1941 года в Орловской пересыльной тюрьме!
Из статьи следует, что женщинами – «валькириями революции» двигал «животный страх за собственную жизнь, которую хотелось сохранить любой ценой».
«Я что думала, то и говорила, - пишет Спиридонова, - никогда не имела привычки прятаться в кусты и уклоняться от ответа». Это сейчас деньги и удовольствие составляют смысл жизни. Насчет «мафиозного клана и денег в швейцарских банках» автор перепутал время.
И совсем уж смешно слышать о Некрасове, якобы «умильно воспевающем русских женщин». А как же, например: «Есть женщины в русских селеньях» и т.д.
Не хочется говорить и о финале статьи, где автор на свой (жуткий!) вопрос: «почему женщины сыграли такую зловещую роль в новейшей истории России?», отвечает, что «тут, думается, каждый должен начать разбираться в этом вопросе с самого (!) себя или с самой себя».
Как это, интересно, скажем, моя сестрёнка-школьница должна начать с себя разбираться в «зловещей роли женщины?» Да и я не желаю «начинать с себя». Ни я, ни моя мама, ни бабушка, ни прабабушка не участвовали в терроре и не играли «зловещей роли.
Я, возможно, излишне негативно настроена к автору, за что прошу прощения. Так сложились обстоятельства, о которых долго писать (и никому это не интересно), что Мария Александровна Спиридонова стала для меня символом настоящей Русской, преданной своей стране, своему народу.
Я долго не могла решиться написать все это. Кто я такая, чтобы выступать в защиту Марии Спиридоновой?! Я - не юрист, не историк, не литературный критик, а лишь студентка, которая лично никогда не была знакома с Марией Спиридоновой.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Когда читаешь воспоминания о Марии Спиридоновой, не можешь отделаться от впечатления: вступая на путь террора, эта девушка чётко отдавала себе отчет в том, что её действительно ожидает. Она жаждала умереть за свободу - на миру, как известно, и смерть красна, - а в обычной, «законопослушной» жизни ничего яркого и выдающегося не предвиделось.
Возможностей реализации в какой-либо иной сфере, кроме семейной, у женщин тогда было немного. Легально участвовать в общественной и политической жизни они не могли - до Февральской революции 1917 г. женщины были лишены избирательного права. Бизнесом, согласно гражданскому праву, заниматься тоже не могли. Высшее образование для большинства женщин было почти недоступно. В сфере культуры и искусства дела обстояли несколько лучше, но художественный талант - явление достаточно редкое, чеховская Аркадьина не из всякой получится, а судьба Нины Заречной весьма незавидна. И если в столицах молодая женщина еще могла, проявив незаурядную настойчивость, найти приложение своим силам, то в провинции сделать это было почти невозможно. Революционный кружок - практически единственный выход. А работа в революционном кружке позволяла увидеть многое, что будило в юных женщинах сострадание и желание помочь: лютую нищету крестьянских семей, голодных детей (кстати, ведь не зря в начале прошлого века по империи прокатилась волна народных бунтов, не зря Столыпин настаивал на необходимости земельной реформы - положение крестьян действительно было катастрофическим). Так что дело революции - террор против властей - казалось и благим, и единственным путем для женщины с общественным темпераментом.
Они готовились красиво умереть и совершенно не думали о том, что их ждет, если умереть не получится. А ждала их тяжелая и однообразная работа на каторге, а потом скучная и беспросветная жизнь на поселении, где-нибудь в заброшенной таежной деревушке. Биография заканчивалась вместе с приговором суда, и начиналось многолетнее прозябание. Многие после теракта надламывались, начинались психические заболевания, как у Леонтьевой и Спиридоновой, - естественное следствие подавления нормальных человеческих инстинктов: страха смерти и желания жить.
Но, пожалуй, лишь о Спиридоновой либеральные газеты писали столь восторженно: «Вы - символ еще юной, восставшей, борющейся, самоотверженной России. И в этом - все величие, вся красота дорогого вашего образа».
«Я родилась под самой несчастливой звездой», - сказала в конце жизни Мария Спиридонова.
Э та удивительная женщина, Мария Александровна Спиридонова, «возлюбленная террора», «железная женщина», "Жанна Д’арк" Первой Русской революции была одной из тех, кого до октября 1917 года называли неистовыми борцами за народное счастье. Из тех, кто жаждал свержения самодержавия и - революции, после которой Россия обретет, наконец-то, свободу. Но когда случилось желанное, пламенные соратники тотчас упекли ее в тюрьму и держали там почти четверть века. До расстрела...
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ:
1. В. Лавров «Мария Спиридонова. Террористка и жертва террора». М.: «Прогресс-Академия», 1995 г. С. 19- 47.
2. Т. Кравченко «Возлюбленная террора». М.: «Олимп. Русич», 1998 г.
3. В. Е. Владимиров «По делу Спиридоновой. Воспоминания. Повествования в документах». М.: «Прогресс- Академия», 1996 г. С. 23- 41.
4. В. Свирин «Невольница вождей». М.: «Проспект», 1996 г. С. 125- 137.
5. М. Д. Аксёнова «Энциклопедия для детей. История России ХХ в.». М.: «Аванта+», 2000. Том 5, часть 3. С.223- 229.
6. А. С. Орлов, В. А. Георгиев «История России». М.: «Проспектъ-Н», 1997 г. С. 318- 320.
7. Г. Елисеев «Левоэсеровский мятеж». М.: «Аванта+», 1999 г. С. 228.
8. В. П. Островский, А. И. Уткин «История России». М.: «Дрофа», 1995 г. С. 58.
9. Журнал «Источник», рубрика «Документы русской истории». 1998 г., №1.
Леонид Млечин, Россия
Самое страшное ожидало ее впереди, в вагоне ночного поезда, направлявшегося в Тамбов. «Холодно, темно. Чувствуется дыхание смерти. Брежу, прощу воды. Воды нет. Офицер увел меня в купе. Он пьян, руки обнимают меня, пьяные губы шепчут гадко: «Какое изящное тело…»
Начиная с того январского дореволюционного дня, когда она выстрелила в царского чиновника, и до 11 сентября 1941 года, когда ее расстреляет комендант Орловского областного управления наркомата внутренних дел, она проведет на свободе всего два года. Практически всю взрослую жизнь ей было суждено оставаться за решеткой. Менялись режимы, вожди и тюремщики, но власти предпочитала держать ее взаперти.
Невольно напрашивается вопрос: знай она наперед свою трагическую судьбу, взялась ли бы в тот январский день исполнить поручение тамбовских эсеров?
Страх бы ее точно не остановил. Неукротимый темперамент, обостренное чувство справедливости, железный характер предопределили ее жизненный путь. Ей не однажды предоставлялась возможность изменить судьбу, спастись, но она упрямо двигалась по раз и навсегда определенной в юности траектории, которую оборвала только пуля в затылок.
16 января 1906 года в город Борисоглебск в сопровождении большой охраны прибыл советник Тамбовского губернского управления Гавриил Николаевич Луженовский. Он исполнял особое поручение тамбовского губернатора – с помощью казаков беспощадно усмирял крестьянские бунты. Он знал, что революционеры охотятся за ним. Вышел из поезда в окружении казаков и полиции. Они окружали его со всех сторон, но не обратили внимания на юную девушку.
Гимназистка-семиклассница, дворянка Мария Спиридонова, член тамбовской боевой дружины эсеров, она успела четыре раза выстрелить в Луженовского, прежде чем ее схватила охрана.
«Обалделая охрана опомнилась, - писала партийцам Спиридонова, - вся платформа наполнилась казаками, раздались крики: «бей», «руби», «стреляй!» Когда увидела сверкающие шашки, подумала, что пришел мой конец, и решила не даваться им живой в руки. Поднесла револьвер к виску, но, оглушенная ударами, упала на платформу. Потом меня за ногу потащили вниз по лестнице. Голова билась о ступеньки…»
Ее отвезли в местное полицейское управление, где началось следствие: «Пришел помощник пристава Жданов и казачий офицер Абрамов. Они раздели меня и не велели топить мерзлую и без того камеру. Страшно ругаясь, избивали нагайками. Один глаз у меня ничего не видел, правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на нее и спрашивали: «Больно? Ну, скажи, кто твои товарищи?»
Самое страшное ожидало ее впереди, в вагоне ночного поезда, направлявшегося в Тамбов. «Холодно, темно. Грубая брань Абрамова висела в воздухе. Чувствуется дыхание смерти. Даже казакам жутко. Брежу, прощу воды. Воды нет. Офицер увел меня в купе. Он пьян, руки обнимают меня, расстегивают, пьяные губы шепчут гадко: «Какое изящное тело…»
Надругательство над Марией Спиридоновой вызвало такое возмущение, что эсеры решили наказать насильников. Тамбовский губернский комитет социалистов-революционеров приговорил ее мучителей к смертной казни. Мерзавцев расстреляли.
Симпатии многих тюремщиков были на стороне Спиридоновой. Часовые, охранявшие камеру, тайком относили ее письма сестре. Та передавала их в газеты. О Спиридоновой узнала вся Россия. Накануне суда Мария писала:
«11 марта суд и смерть. Осталось прожить несколько дней. Настроение у меня бодрое, спокойное и даже веселое, чувствую себя счастливой умереть за святое дело народного освобождения. Прощайте, дорогие друзья, желаю жить в счастливой, освобожденной вашими руками, руками рабочих и крестьян, стране. Крепко жму ваши руки».
На суде она объяснила причины, по которым стреляла в Луженовского. Партия эсеров считала своим долгом вступиться за крестьян, которых усмиряли нагайками, пороли и вешали.
«Я взялась за выполнение приговора, - объясняла судьям Спиридонова, - потому что сердце рвалось от боли, стыдно и тяжко было жить, слыша, что происходит в деревнях по воле Луженовского, который был воплощением зла, произвола, насилия. А когда мне пришлось встретиться с мужиками, сошедшими с ума от истязаний, когда увидела безумную старуху-мать, у которой пятнадцатилетняя красавица-дочь бросилась в прорубь после казацких «ласк», то никакая перспектива страшнейших мучений не могла бы остановить меня от выполнения задуманного».
Спиридонову приговорили к смертной казни через повешение, но заменили бессрочной каторгой. У нее открылось кровохарканье. Врачи составили заключение, что она нуждается в лечении, но ее все равно отправили на Нерчинскую каторгу.
Она провела на каторге 11 лет, ее освободила Февральская революция. И тут у нее неожиданно открылись ораторские и организаторские способности. Когда она выступала, в голосе звучали истерические нотки, но в те годы такой накал страстей казался естественным. В 1917-м Спиридонову даже называли самой популярной и влиятельной женщиной в России.
После Октября партия эсеров раскололась: правые эсеры выступили против захвата власти большевиками, левые поддержали Ленина, вошли в правительство, заняли важные посты в армии и ВЧК. Спиридонова стала вождем левых, Ленин дорожил союзом с левыми эсерами, которых поддерживало крестьянство. У них были крепкие позиции на местах. Но это сотрудничество постепенно сошло на нет, потому что эсеры все больше расходились с большевиками. Большевики не хотели раздавать землю крестьянам, учреждали в деревнях комитеты бедноты, откровенно грабившие зажиточных крестьян.
Окончательный раскол произошел из-за сепаратного мира с Германией. Брестский мир, с одной стороны, спас правительство большевиков, с другой – настроил против них полстраны. Спиридонова сначала была сторонницей немедленного мира с немцами, затем ее мнение изменилось. Левые эсеры провели съезд и потребовали расторжения Брестского договора, считая, что он душит мировую революцию.
Лев Троцкий возглавил Красную армию, которую еще предстояло создавать. Он лучше других знал, что военный конфликт смертельно опасен, и потребовал расстреливать всех, кто ведет враждебные действия на демаркационной линии с немцами: раз подписали мир, не надо их провоцировать.
Эсеры, призывавшие к войне до победного конца, приняли слова Троцкого на свой счет и начали действовать привычными методами. Руководителю московских эсеров, члену ЦК партии Анастасии Алексеевне Биценко поручили организовать громкий теракт. Крестьянская дочь, она сумела окончить гимназию. Как и Мария Спиридонова, вступила в боевую организацию эсеров. 6 июля 1918 года Анастасия Биценко передала сотрудникам ВЧК, эсерам Якову Блюмкину и Николаю Андрееву, бомбы. Имя изготовителя держалось в особом секрете - это был Яков Моисеевич Фишман, будущий начальник военно-химического управления Красной армии. Они с Биценко встретились утром в гостинице «Националь».
В два часа дня Блюмкин и Андреев на машине прибыли в германское посольство (Денежный пер., 5), предъявили мандат с подписью Дзержинского и печатью ВЧК, потребовав встречи с послом Мирбахом. Графу Вильгельму Мирбаху несколько раз угрожали, и появление в посольстве сотрудников ВЧК он воспринял как запоздалую реакцию советских властей. Посол принял чекистов в малой гостиной.
«Я беседовал с послом, смотрел ему в глаза, - рассказывал потом Блюмкин, - и говорил себе: я должен убить этого человека. В моем портфеле среди бумаг лежал браунинг. «Получите, - сказал я, - вот бумаги», - и выстрелил в упор. Раненый Мирбах побежал через большую гостиную, его секретарь рухнул за кресло. В большой гостиной Мирбах упал, и тогда я бросил гранату на мраморный пол...»
…Июльский мятеж эсеров 1918 года имел трагические последствия. Они были изгнаны из политики и из государственного аппарата и уже не имели возможности влиять на судьбы страны. Российское крестьянство лишилось своих защитников. Позднее, уже при Сталине, всех видных эсеров уничтожили.
Спиридонова взяла на себя ответственность за убийство германского посла. Характерно, что кляла она себя за непредусмотрительность, за недальновидность, за то, что поставила под удар партию, а вовсе не за то, что приказала убить невинного человека. А ведь была разница между ее выстрелом в советника Луженовского и убийством немецкого посла.
В любом случае казнь без приговора суда – преступление. Но царского чиновника, в которого стреляла она сама, многие справедливо называли палачом. Оправдывали ее теракт тем, что о правосудии в ту пору не могло быть и речи – чиновник исполнял высшую волю. Остановить его можно было только пулей... Но немецкий посол не совершал никаких преступлений! Его убили из политических соображений, и Спиридонова считала это справедливым. Она тоже была отравлена этим ядом. Придет время, и ее тоже убьют из соображений все той же политической целесообразности.
С каждым годом ее положение ухудшалось. Сначала Спиридонову выслали в Самарканд, оттуда вместе с мужем перевели в Башкирию, наконец, последний арест в феврале 1937 года. Тяжело больной женщине предъявили нелепое обвинение в подготовке терактов против руководителей советской Башкирии. Она содержалась в Орловской тюрьме, причем в неизмеримо худших условиях, чем в царских тюрьмах.
В ноябре 1937-го легендарная Мария Александровна Спиридонова написала большое письмо своим мучителям. Она писала, что в царское время ее личное достоинство не задевалось. В царское время она ощущала незримую поддержку народа. Та страшная ночь в поезде не прошла бесследно. Она не выносила не только прямого насилия над собой, но и даже грубого прикосновения к своему телу.
Но в сталинские времена Марию Спиридонову сознательно унижали: «Бывали дни, когда меня обыскивали по десять раз в день. Обыскивали, когда шла на оправку и с оправки, на прогулку и с прогулки, на допрос и с допроса. Ни разу ничего не находили на мне, да и не для этого обыскивали. Чтобы избавиться от щупанья, которое практиковалось одной надзирательницей и приводило меня в бешенство, я орала во все горло, вырывалась и сопротивлялась, а надзиратель зажимал мне потной рукой рот, другой притискивал к надзирательнице, которая щупала меня. Чтобы избавиться от этого безобразия и ряда других, мне пришлось голодать, так как иначе просто не представлялось возможности какого-либо самого жалкого существования. От этой голодовки я чуть не умерла...»
Жалобы были бесполезны. Никто не собирался их выслушивать. Она была врагом, подлежащим уничтожению. Марию Спиридонову убили осенью сорок первого. Немецкие войска наступали, Сталин не знал, какие города он сумеет удержать, и велел наркому внутренних дел Берии уничтожить «наиболее опасных врагов» в тюрьмах.
6 сентября Берия представил вождю список. Сталин в тот же день подписал совершенно секретное постановление Государственного комитета обороны:
«Применить высшую меру наказания – расстрел к 170 заключенным, разновременно осужденным за террор, шпионско-диверсионную и иную контрреволюционную работу. Рассмотрение материалов поручить Военной Коллегии Верховного Суда».
В Военной коллегии приговоры оформили за один день. Всех перечисленных Берией заочно признали виновными по статье 58-10, часть вторая, приговор – расстрел. 11 сентября 1941 года чекисты расстреляли 157 политзаключенных Орловского централа. Обреченных вызывали по одному. Запихивали в рот кляп и стреляли в затылок. Тела на грузовиках вывезли в Медведевский лес и закопали.
Среди них была Мария Спиридонова, ее муж Илья Майоров, разработавший эсеровский закон о земле, а также несколько десятков немцев-коммунистов и других политэмигрантов.
Мария Спиридонова потеряла в жизни все, включая свободу, поскольку выступала против сотрудничества с Германией, и, тем не менее, ее уничтожили под нелепым предлогом, что она может перейти к немцам!..
