Повесть о нашествии тохтамыша. Повесть о нашествии Тохтамыша

Глава 4. ЛИТЕРАТУРА КОНЦА XIV - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XV ВЕКА

6. Повести о набегах монголо-татар на Русь после Куликовской битвы

«Повесть о нашествии Тохтамыша на Москву» . После разгрома Мамая на Куликовом поле власть в Орде захватил хан Тохтамыш. Понимая, что победа над Мамаем может коренным образом изменить отношение русских князей к Орде, Тохтамыш предпринимает поход на Москву. Из-за несогласованности действий русских князей, обескровленности русских войск после Куликовской битвы, тактических просчетов Москва была захвачена татарами и подверглась жестокому разгрому. Пробыв недолго в захваченной Москве, Тохтамыш вернулся в Орду, разорив по пути Рязанское княжество, несмотря на то что при продвижении войск на Москву рязанский князь оказывал Тохтамышу содействие. Нашествию Тохтамыша посвящена летописная повесть, представленная несколькими видами. В летописном своде 1408 г., как мы можем судить по дошедшим до нас летописям, восходящим к этому своду (например, по Рогожскому летописцу), читалась краткая летописная повесть. В своде 1448 г., о чем свидетельствуют сохранившиеся летописи, восходящие к этому своду (Новгородская IV, Софийская I и ряд других), находилась пространная летописная повесть . Хронология и соотношение указанных сводов таковы, что наиболее вероятной представляется первичность краткой летописной повести . Однако не исключена и обратная зависимость. В отдельных случаях в краткой повести можно видеть сокращение более полного первоначального текста (т. е. текста пространной повести). Подробности Тохтамышева нашествия, имеющиеся в пространной летописной повести и отсутствующие в краткой, носят характер не поздних домыслов, а свидетельств современника и даже очевидца описываемого. Стилистически пространная повесть представляет собой единый цельный текст. Таким образом, у нас отнюдь не меньше оснований видеть в краткой повести сокращение пространной. Т. е. можно предполагать, что «Повесть о нашествии Тохтамыша на Москву» была создана независимо от летописей и уже позже вошла в летописные своды: в сокращенном виде в свод 1408 г. и в полном - в свод 1448 г. Краткая летописная повесть с некоторыми перестановками и небольшими текстуальными вариациями полностью входит в состав Пространной. Начинается пространная повесть со слов о небесных знамениях, которые «проявьляаше (предрекали) злое пришествие Тахтамышево на Рускую землю» . Тохтамыш отправляется в поход на Русь тайно, стремительно и внезапно. Несмотря на это, московский князь узнает о его походе заранее. Однако Дмитрию Донскому не удается собрать войска, и он уходит из Москвы в Кострому. Город, за каменными стенами которого ищут защиты не только москвичи, но и пришедшие сюда жители окрестных мест, с тревогой ожидает врага. Трехдневная осада Москвы не приносит успеха осаждающим. На четвертый день «лживыми речми и лживым миром» татары убеждают москвичей в том, что если они отворят «врата градныа» и выйдут к хану «с честию и с дары», то получат от него «мир и любовь». Обман удается - враги врываются в город. Подробно описав жестокую расправу захватчиков с жителями, страшный разгром города, автор восклицает: «И бяаше дотоле преже видети была Москва град велик, град чюден, град многочловечен, в нем же множество людей, в нем же множество огосподьства, в нем же множество всякого узорочья; и паки в единомь часе изменися видение его, егда взят бысть и посечен, и пожжен, и нечего его видети...» Пространная «Повесть о нашествии Тохтамыша на Москву» - один из интереснейших памятников древнерусской литературы, в котором, как ни в каком другом произведении этого времени, нашла подробное отражение роль народа в происходящих событиях. В рассказе об осаде города повествуется о мужественном сопротивлении всех горожан. При этом автор с горечью отмечает, что им приходится противостоять гораздо более опытному в военном деле противнику. Вот как, например, описывается искусство татарских лучников: «беху бо у них стрелци горазднии вельми: ови (одни) от них стояще стреляаху, а друзии скоро рищуще (на бегу), изучени суще, а инии, на кони борзо гоняще (на полном скаку), на обе руце и паки напред и назад скорополучно бес прогреха стреляюще». Но среди горожан, не искушенных в военном деле, есть подлинные герои. Об одном из таких героев автор «повести» тин, суконник, именем Адам, иже бе над враты Флор Лаврьскими (на месте нынешней Спасской башни кремля), приметив, назнаменовав единаго тотарина нарочита и славна, иже бе сын некоего князя ординьскаго, напряг стрелу самострелную, ю же испусти напрасно (внезапно), ею же уязвив сердце его гневливое и въскоре смерть ему нанесе; се же бысть велика язва (печаль) всем татарам, яко и самому царю стужити (опечалиться) о сем». В начале своего рассказа об осаде Москвы автор ярко описывает происходившие в городе события. Вслед за великим князем, ушедшим на север для собирания войск, из города устремились «нарочитые» бояре, уходит из Москвы и митрополит Киприан. Горожане препятствуют бегству из Москвы митрополита и бояр. Автор не одобряет таких действий простого люда, говоря про них, что они «мятежници, недобрии человеци, людие крамолници». Однако он не выражает и сочувствия митрополиту и боярам, покинувшим Москву. Наибольшими симпатиями неизвестного нам автора этого произведения пользуются «гости» - купцы, торговые люди. Об этом свидетельствует не только то, что героем обороны Москвы оказывается «суконник» Адам, но и ряд других подробностей. В самом начале «Повести» сообщается о судьбе купцов, находившихся в Орде, когда Тохтамыш задумал поход на Москву (по повелению Тохтамыша все они были схвачены, а товары у них отобраны). Рассказывая о разорении Москвы, автор находит нужным особо отметить гибель, наряду с княжеской казной и имением бояр, купеческих богатств. В связи с описываемыми событиями автор несколько раз говорит о себе в первом лице: «А князь Олег Рязаньский... хотяше бо добра не нам, но своему княжению помагааше», «Увы мне! Страшно се слышати, страшнее же тогда было видети». Все это дает основание видеть в авторе человека, близкого к торговой среде, москвича, очевидца описанных им событий, человека, не зависящего ни от княжеского, ни от митрополичьего летописания. Красочность рассказа, сочетающего яркие живые описания действительных событий с риторическими пассажами, стилистические повторы, антитезы свидетельствуют о незаурядном писательском мастерстве неизвестного нам автора «Повести о нашествии Тохтамыша на Москву». «Повесть о Темир-Аксаке» . В 1395 г. в пределы русских княжеств вторглись войска Тимура. Тимур (Тамерлан, Тимур-Ленг) - среднеазиатский полководец, с 1370 по 1405 г. - эмир государства, столицей которого был Самарканд. Многочисленное и прекрасно организованное войско Тимура вело беспрерывные захватнические войны, отличающиеся необычайной жестокостью. Уже одно имя Тимура наводило ужас в странах Азии и Европы. После упорной борьбы с Тохтамышем Тимур разгромил Золотую Орду и подчинил ее своему владычеству. И вот после разгрома Золотой Орды этот грозный завоеватель пришел на Русь. Войска Тимура, захватив Елецкое княжество, подошли к пределам Рязанской земли. Простояв некоторое время (две недели) на границе с рязанскими землями, Тимур прекратил свой поход и ушел из пределов русских земель. Рассказу о походе на Русь сил Тимура - Темир-Аксака и об избавлении Русской земли от грозного завоевателя посвящена «Повесть о Темир-Аксаке». дошедшая до нас в нескольких редакциях и вариантах, как в составе летописей, так и в составе сборников. Последний исследователь этой «Повести» В. П. Гребенюк относит время создания ее первоначального вида к периоду между 1402-1408 гг. Из опубликованных текстов «Повести» наиболее близок к первоначальному текст, читающийся в Софийской II летописи. В начале «Повести» сообщается о «замятие» в Орде и приходе Темир-Аксака . Затем идет рассказ о том, кто такой Темир-Аксак и почему его так зовут. Темир-Аксак, узнаем мы из этого рассказа, «исперва не царь бе родом, ни сын царев, ни племени царьска, ни княжьска, ни боярьска, но тако из проста един сый от худых людей... ремеством же кузнец бе железный, обычаем же и делом немилостив, хищник, и ябедник, грабежник...» Хозяин Темир-Аксака «за злонравие» выгнал его от себя. «Не име чим питатися» Темир-Аксак стал воровать. Однажды, когда он украл овцу, его поймали, избили до полусмерти и переломали ему ногу. Темир-Аксак «перекова себе железом ногу свою перебитую, таковою нужею хромаше; того ради прозван бысть Темир-Аксак, Темир бо зовется железо, а Аксак хромець... еже протолчуется железный хромец». Далее повествуется, как Темир-Аксак сначала собрал небольшую шайку таких же отчаянных молодцев, как он сам, затем вокруг него собиралось все больше людей, так что в конце концов он стал завоевывать земли и начал называться царем. Рассказ о Темир-Аксаке, составляющий первую половину «Повести», легендарного происхождения. В «Повести» рассказ этот должен был противопоставить законность власти русских князей, великого князя московского незаконности властителей Орды. Вторая часть «Повести» рассказывает о подготовке в Москве к ожидаемому приходу грозного врага, торжественном перенесении иконы Богородицы из Владимира в Москву и бегстве Темир-Аксака из пределов Русской земли. Для того чтобы защитить Москву от опасности, в Москву решают перенести Владимирскую икону божьей матери. Эта икона, перевезенная в свое время из Киева во Владимир Андреем Боголюбским, считалась патрональной иконой всей Русской земли . В «Повести» описываются проводы «с плачем и со слезами» иконы из Владимира, торжественная встреча ее в Москве всем населением. И вот, в «который день принесена бысть икона пречистая Богородица из Володимеря на Москву, в той день Темир-Аксак царь убояся и устрашися, и ужасеся, и смятеся, и нападе на нь (на него) страх и трепет, и вниде страх во сердце его, и ужас в душу его, вниде трепет в кости его». И, обуянный этим страхом и трепетом, Темир-Аксак побежал со своим войском из Русской земли. Основная идейная направленность «Повести» заключалась в том, чтобы показать, как правильно поступили московский князь и митрополит, перенеся икону из Владимира в Москву, продемонстрировать особое благоволение этой чудотворной иконы к Москве, подчеркнуть общерусское значение Москвы. Все это имею большой политический смысл не только для данного исторического эпизода, но и в более далекой перспективе усиления общерусского значения Москвы. Во второй половине XVI в. на основе разных редакций и вариантов «Повести» было создано большое компилятивное «Сказание об иконе Владимирской божьей матери». Помимо «Повести о Темир-Аксаке», автор этого сочинения привлек еще целый ряд источников. Литература XIV - первой половины XV в. отражает события и идеологию времени объединения княжеств Северо-Восточной Руси вокруг Москвы, образования русской народности и постепенного складывания Русского централизованного государства. Основными жанрами литературы, как и в предшествующие периоды, являются летописание и агиография. Возрождается жанр хождений. Широкое распространение получает жанр легендарно-исторических сказаний, сближающий агиографический жанр с сюжетным повествованием. Как в составе летописей, так и независимо от летописания создаются исторические повести и сказания, наиболее широко представленные памятниками Куликовского цикла. Летописание в этот период интенсивно развивается, усиливается политическое и публицистическое значение летописей. Летописание приобретает общерусский характер, и центром его становится Москва. Летописи включают в себя в большом количестве материалы летописания всех русских земель, пополняются разнообразными внелетописными материалами - повестями, сказаниями, житиями, документами. Летописание становится мощным идеологическим орудием в политической борьбе за объединение русских земель вокруг Москвы, за создание единого централизованного государства. Предвозрожденческие явления эпохи с особой силой дают себя знать в агиографии. Интерес к человеку, к его духовному миру приводит к росту субъективного начала в литературе, к стремлению изобразить психологическое состояние человека. В агиографии возникает экспрессивно-эмоциональный стиль. Интерес к внутреннему миру героя не приводит еще к попыткам изображения индивидуального человеческого характера. Раскрытие психологического состояния, душевных переживаний героя не становится отражением данной человеческой личности, а остается абстрактным выражением тех качеств личности, которые должны были быть ей присущи как представителю определенного класса, как носителю добра или зла. Этим объясняется прямолинейность, односторонность описания героев и их поведения. Но все же в отдельных частностях, рисуя тот или иной обобщенный образ, писатели вносят и элементы некоторой конкретности, индивидуальности. Особое место в истории литературы рассматриваемого периода занимают памятники Куликовского цикла. Произведения, входящие в этот цикл, замечательны не только тем, что в них нашло отражение столь знаменательное событие в истории Руси, но и своим литературным значением. «Задонщина» возрождала поэтические традиции величайшего памятника древнерусской литературы - «Слова о полку Игореве»; «Сказание о Мамаевом побоище» начинало собой новый вид исторического повествования - обширного внелетописного рассказа об историческом событии, рассказа, соединяющего в себе и агиографические, и воинско-героические, и риторические, и публицистические элементы в сочетании со стремлением представить изображаемое событие в остросюжетном изложении. Характерные черты литературы XIV - первой половины XV в. найдут дальнейшее развитие и еще больший расцвет во второй половине XV - начале XVI в.

«И того лета царь Тахтамыш послал слуг своих в град, нари#x2011;цаемый Булгары, еже есть на Волге, и повелел торговцев русских и гостей христианских грабить, а суда их с товаром отнимать и проводить к себе на перевоз».
Итак, поход готовился заранее. В Булгаре люди Тохтамыша заблаговременно добывали речной флот для организации переправы через Волгу. Соответственно, маршрут движения войск Тох#x2011;тамыша проходил из заволжских владений хана до слияния Волги с Камой. Далее – «на сию сторону Волги» и оттуда – на Русь. Заметим, что ближайшие к месту переправы русские земли – это Нижний Новгород, владение князя Дмитрия Константиновича, тестя московского князя Дмитрия Донского.
«А сам потщася яростию, собрав воинов многих, двинулся к Волге, со всею силою своею перевезся на эту сторону Волги, со всеми своими князьями, с безбожными воинами, с татарскими полками, и пошел изгоном на великого князя Дмитрия Ивановича и на всю Русь. Вел же рать внезапно, тайным умением и разбойничьим злохитрием – не давая вести вперед себя, да не услышано будет на Руси устремление его».
Обращает на себя внимание состав Тохтамышева войска: «безбожные вои» – это, видимо, язычники, «татарские полки» – мусульмане, а «со всеми своими князьями» – означает: со своим основным войском – феодальным ополчением.
Особо стоит отметить термин «изгоном», то есть очень быстро. Татары двигались одвуконь, а то и с большим количеством коней на человека и с минимальными остановками. При таком способе передвижения конная рать движется с такой же скоростью, с какой и гонцы, которые могли бы предупредить о движении этой рати.
Передвижение изгоном исключает любое пешее воинство, а также присутствие каких#x2011;либо немобильных частей. Не может идти речи и о судах, некоем флотском компоненте похода. Своего флота у Тохтамыша не было, иначе не стал бы он конфисковывать суда у купцов (это же потеря времени, утечка информации, да и вообще, купцов распугивать не выгодно – они налоги платят).
Итак, у Тохтамыша только мобильное конное войско.
«И то услышав, князь Дмитрий Константинович Суздальский (он же нижегородский.– Прим. авт.) послал к царю Тохтамы#x2011;шу двух сынов своих, Василия да Семена. Они же, придя, не нашли его, так как он шел быстро на христиан, и гнались вслед за ним несколько дней, и переяли дорогу его на месте, нарицае#x2011;мом Сернач, и пошли по дороге его с тщанием, и настигли его близ пределов Рязанской земли».
Следует обратить внимание на тщетность усилий Тохтамыша добиться скрытности и внезапности своего похода. Первым о его походе узнает Дмитрий Константинович. Он шлет своих сыновей навстречу Тохтамышу, дабы перехватить его на подходе к Руси. Странно было бы слать своих детей навстречу нападающему на тебя неприятелю. Ведь враг может их убить или взять в заложники. Следовательно, Дмитрий Константинович не считал хана Тох#x2011;тамыша своим врагом.
Василий и Семен разминулись с татарами, не сумели их перехватить, но вышли на след армии и догнали ее близ границы с Рязанской землей. Если князья были посланы отцом с единственной целью – умилостивить Тохтамыша, чтобы тот не нападал на Нижний, то непонятно, зачем братья бросились догонять его воинство. Выходит, целью Василия и Семена было присутствовать в войске Тохтамыша в ходе его действий.
«А князь Олег Рязанский встретил царя Тохтамыша прежде даже, чем тот вошел в землю Рязанскую, и бил ему челом, и был ему помощником на победу Руси, но и споспешником на пакость христианам. И иные некие словеса произнес о том, как пленить землю Русскую, как без труда взять каменный град Москву, как победить и издобыть князя Дмитрия (Донского.– Прим. авт.). Еще же к тому обвел царя около всей своей отчины, Рязанской земли, ибо хотел добра не нам, но своему княжению помогал»,– пишет московский летописец.
Выходит, князь Олег тоже знал о походе Тохтамыша заранее, раз успел выехать ему навстречу. И опять, «выехал навстречу», а не сбежал подальше, бросив Переяславль#x2011;Рязанский, не заперся в его стенах, не встал с войском на границах, встречая врага. Русские князья ведут себя с Тохтамышем не как с грозным захватчиком, а как с осерчавшим барином, пытаясь его умилостивить, обмануть, оболгать своих политических противников. Да и в самой летописи Тохтамыш именуется не иначе как царь, то есть законный, легитимный повелитель.
Итак, Олег действует на пользу себе и во вред Москве – это естественное его поведение. Но если Тохтамыш пошел в набег на Москву и на всю Русскую землю как на врагов, восставших против владычества Золотой Орды, то непонятно, почему бы ему не рубить и не грабить всех, начав с ближайших к нему Нижнего и Рязани? Однако нет, он обходит стороной рязанские земли и вторгается во владения княжества Московского, напав на Серпухов.
«А в то время немного позже, едва пришла весть князю великому, возвещающая татарскую рать, хотя и не хотел Тохтамыш, дабы кто принес весть на Русь о его приходе, того ради все гости русские пойманы были и пограблены, и удержаны, дабы не было вести на Руси. Но нашлись некие доброхоты на пределах ордынских на то устроенные, поборники земли Русской».
То есть некие доброхоты – то ли русские шпионы в Орде, то ли пограничные заставы «на пределах ордынских» – сообщают великому князю Дмитрию Ивановичу о татарском походе.
Еще раз достойна восхищения «скрытность» движения войска Тохтамыша! Возникает впечатление, что либо он просто не сумел, несмотря на все усилия, эту скрытность обеспечить, либо вовсе к ней не стремился. Видимо, Тохтамыш скрывал свои перемещения от Ягайло, а не от русских князей, которых он поставил в известность о походе, или же дал им возможность получить такую информацию через их «доброхотов» в Орде.
Против версии, что Тохтамыш просто не сумел обеспечить должной секретности перемещения своих войск, говорит вся его биография. Тохтамыш – весьма умелый военачальник и политик, воссоединивший, казалось бы, совсем уже развалившуюся Золотую Орду и управлявший ею на протяжении 15 лет. Он бросил вызов величайшему полководцу своего времени – Тамерлану и долгое время успешно противостоял ему.
«Услышав же князь великий таковую весть, что идет на него сам царь с множеством силы своей, начал собирать воинов и соединять полки свои, и выехал из града Москвы, хотя идти против татар. И тут начали думу думати князь же Дмитрий с прочими князьями русскими, и с воеводами, и с думцами, и с велможами, с боярами старейшими, и всячески гадали. И обретеся в князья розность, и не хотели пособлять друг другу, и не изволили помогать брат брату…, было же промеж ними не единачество, но не#x2011;имоверство».
Итак, князья уже собрались в поход и выступили из Москвы. И вдруг в рядах подданных московского князя появляется «роз#x2011;ность» и «неимоверство». Возникает впечатление, что мы присутствуем при семейном скандале, ведь летописец старается представить случившееся именно как несогласие в большой патриархальной семье. Однако, когда на дом нападают враги, в нем исчезают все внутренние противоречия. Тем более в государстве – отлаженной иерархической феодальной системе, состоящей из московского князя, его союзников (родственники и просто соседи, связанные с ним системой договоров о военной помощи), его подданных (служебные князья со своими дружинами, московские бояре и дружина московского князя, возглавляемая его воеводами). Вот эти#x2011;то, клявшиеся, что не нарушат договоров, родственники и союзники, а также вассалы, обязанные нести военную службу по приказу князя, и солдаты (дружинники, бояре), находящиеся в его прямом подчинении, проявляют «неимоверство». В походе, фактически перед лицом врага, происходит неподчинение приказам командира.
Для характеристики подобных действий летописец явно выбрал очень мягкие термины. Думаю, у него были на то причины, но давайте называть вещи своими именами – это был мятежи измена.
«И то познав, и уразумев, и рассмотрев, благоверный был в недоумении и в размышлении великом, и убоялся стать в лице против самого царя. И не встал на бой против него, и не поднял руки на царя, но поехал в град свой Переяславль, и оттуда – мимо Ростова… на Кострому».
То есть Дмитрий Донской вывел свои войска в военный поход, но потом произошел мятеж, и великий князь бежал от собственного войска! Заметим, Дмитрий Иванович бежал не в Москву, а в Кострому. И бежал столь быстро, что «забыл» в Москве свою жену, только что родившую ему сына.
Ясно, что подобная трусость совсем не украшает великого князя. Но посмотрим внимательней. Мятежники наверняка знали, на что идут. Сказав «А», надо говорить и «Б». Мятеж против князя должен был закончиться его убийством. Оставшийся в живых князь мог собрать верных людей и вернуться, чтобы покарать мятежников. Дмитрий Иванович для того, видимо, и поехал в свою отчину Кострому.
«А на Москве была замятня великая и мятеж велик зело. Были люди в смущении, словно овцы, не имеющие пастуха, гражданский народ взмятошася и всколибашася как пьяные. Одни сидеть хотели, затворившись в граде, а другие бежать помышляли. И была промеж ими распря великая: одни с рухлядью в град вмещахуся, а другие из града бежали, будучи ограбленными».
Итак, в летописи открытым текстом говорится, что на Москве был мятеж. Мятеж – это неповиновение существующей власти, восстание против Дмитрия. Эту версию подтверждают и другие источники: «Люди сташа вечем, митрополита и великую княгиню ограбили и едва вон из города отпустили» (Тверская летопись), а также: «И великую княгиню Евдокею преобидели» (Никоновская летопись). То есть гнев восставших был направлен и на супругу Дмитрия Ивановича.
По сведениям большинства летописей, митрополит Киприан оставался в Москве некоторое время после того, как власть перешла к вечу, но затем ему удалось добиться у горожан позволения уйти из города вместе с великой княгиней.
Интересно, что одни жители, со всем своим имуществом, из мятежной Москвы бежали (видимо, вслед за бежавшим от собственной армии Дмитрием), а другие, наоборот, въезжали в Москву со всеми пожитками. Между теми и другими была «распря», московское общество раскололось.
«И сотвориша вече, позвонили во все колокола. И встали вечем народи мятежници, недобрии человецы, людие крамолници: хотящих выйти из града не только не пускали вон из града, но и грабили, ни самого митрополита не постыдившись, ни бояр лучших не усрамишись, не усрамившись седин старцев многолетних. Но на всех огрозишася, стали на всех вратах городских, сверху камением шибаху, а внизу на земле с рогатинами, и с сулицами, и с обнаженным оружием стояли, и не давали вылезти из града, и едва умолены были позднее некогда выпустили их из града, и то ограбили».
Грабят сторонников Дмитрия или же всех, не примкнувших к бунту. Это происходит «не усрамишася» митрополита, почтенных старцев – положим, для взбунтовавшейся черни они не авторитет – и «не усрамишася» лучших бояр! Странно, что бояре поставлены на одну ступень с немощными старцами и митрополитом. Любой боярин, то есть «ярый в бою», куда более дееспособен и боеспособен, чем простой горожанин. Тут не устыдиться мало, тут надо не убояться.
Боярин – это русский феодал, сеньор, имевший социальный статус, сравнимый с западноевропейским бароном. Вспомните известную гравюру XVI века «Нападение крестьян на рыцаря», на которой вооруженная чем попало толпа крестьян опасливо топчется, все никак не решаясь наброситься на одинокого, уверенно держащегося воина. А ведь каждый боярин имел челядь и в том числе вооруженных и прекрасно обученных боевых холопов – собственную феодальную дружину, с которой он и являлся на военную службу. Вряд ли бояре, присутствовавшие, судя по летописи, в Москве, были не в состоянии навести должный порядок. Ведь отправляясь в поход, Дмитрий не мог не оставить в Москве гарнизона, достаточного для защиты города и для исполнения в нем полицейских функций. И если в летописи не упоминается о столкновениях мятежников с этим гарнизоном, значит и гарнизон, и бояре а возможно, именно несколько бояр со своими отрядами и были этим самым московским гарнизоном) либо поддержали мятеж открыто, либо сочувствовали ему и поэтому не пресекли в корне.
Итак, на наш взгляд, вместо «не устыдившись» следует читать «при попустительстве», а то и «при подстрекательстве» лучших бояр.
«Приехал к ним в град некий князь литовский, именем Остей, внук Ольгердов. Ион окрепив народы, и мятеж градный укротив, и затворился с ними в граде в осаде с множеством народа, с теми, сколько осталось горожан, и сколько бежан сбежалось с волостей, и сколько с иных градов и стран. Случилось быть там в то время боярам, сурожанам, суконникам и прочим купцам, архимандритам и игуменам, протопопам, прозвитерам, дьяконам, чернецам, и всякого возраста – мужеского пола и женского, и с младенцами».
Остей – сын Дмитрия Ольгердовича, княжившего в литовском Трубчевске и перешедшего на сторону Дмитрия Ивановича Московского в 1379 году, во время похода москвичей против Ягай#x2011;ло. Вспомним, что Дмитрий Ольгердович со всей своей семьей, с боярами и с челядью бежал из Литвы и поступил на службу московскому князю, который пожаловал ему в держание Переяславль#x2011;Залесский.
Итак, в Москву приезжает сын Дмитрия Ольгердовича, литовец, только три года проживший на московской земле. Приезжает, наверное, не один, но вряд ли с крупным вооруженным отрядом (иначе в летописи об этом было бы упомянуто).
В летописи также не уточняется, по своей инициативе Остей явился в Москву или его кто#x2011;то отправил туда с определенными поручениями и полномочиями. Однако из дальнейших событий станет понятно, в чьих интересах он действовал. Обратим внимание, Остей «укрощает» мятеж. Интересно, каким образом? Ни о военных столкновениях, ни об угрозе силой речи в летописи не идет, однако Остей сделал то, чего не смогли или не захотели сделать оставленные в Москве Дмитрием бояре. Москва сама покорилась Остею. Он приехал и, не встречая сопротивления, сразу начал ею управлять, приготовляя город «затвориться в осаду». Такое могло произойти только если в Москве не просто произошел бунт против Дмитрия Ивановича, но бунт этот устроили про#x2011;литовски настроенные силы. Иначе непонятно, почему оборону восставшей Москвы возглавил именно Остей, а не какой#x2011;нибудь другой князь и не воеводы Дмитрия, не московские «лучшие бояре»?
Обращает на себя внимание состав находившегося в Москве на момент осады народа. Здесь и москвичи, не сбежавшие из города во время мятежа, и те, кто съехался в Москву из окрестностей (первые не хотели расставаться со своим имуществом, либо сами участвовали в грабежах; вторые спасали свое добро под защитой каменных московских стен), и некие люди «с иных городов и стран» (непонятно, что им понадобилось во взбунтовавшемся городе?), а также бояре и, что самое интересное, «сурожане, суконники и прочие купцы», то есть жители или торговые партнеры генуэзских городов#x2011;колоний Сурожа и Кафы. Налицо поддержка московского мятежа западным торговым капиталом. Московские купцы#x2011;сурожане, поддерживающие Дмитрия Донского, видимо, в мятеже не участвовали и из города бежали, оказавшись в числе тех, кто был ограблен. Впоследствии, после подавления мятежа, они остались в милости у московского великого князя и сохранили все свои привилегии.
«Князь же Олег обвел царя около своей земли и указал ему все броды, бывшие на Оке. Царь же перешел реку и прежде всего взял город Серпухов и огнем пожег. И оттуда пошел к Москве, внезапно устремившись, духа ратного наполнившись, волости и села жгуще и воююще, а народ христианский секуще а иных людей в полон емлюще. И пришел ратью к граду Москве. А сила татарская пришла месяца августа 23 в понедельник. И приехавши не все полки к граду, начали кликать, спрашивая: „Есть ли здесь князь Дмитрий?“ Они же из града с заборол отвечали, говоря: „Нет“. Татары же, отступили недалеко, и поехав около града, озирали и рассматривали приступы и рвы, и врата, и забра#x2011;лы, и стрельницы. И так стояли, глядя на град».
Впервые на своем пути Тохтамыш встречает сопротивление, видимо, в Серпухове, захватывает и сжигает город. В Рязани он городов не жег. Это логично, если встать на стандартную точку зрения, что Тохтамыш шел войной на Дмитрия Ивановича и на Москву, а Рязань, сдавшуюся ему на милость, пока пощадил. Но на тот момент войско Дмитрия взбунтовалось, а он сам бежал в Кострому. Кто же противостоял Тохтамышу?..
Серпухов был владением князя Владимира Андреевича – двоюродного брата Дмитрия Ивановича. Однако самого Владимира в Серпухове не было, он со всем своим войском, как далее будет указано в летописи, стоял у Волока Ламского.
Таким образом, сопротивление татарам могли оказать либо взбунтовавшиеся против Дмитрия войска, либо сами горожане и гарнизон Серпухова (защита родного города от тех, кто его, по меньшей мере, разграбит – вполне весомый мотив). Тохтамыш мог пожечь город не только в отместку за оказанное сопротивление, но и из#x2011;за его важного стратегического расположения – укрепления города позволяли контролировать броды через Оку.
Обратите внимание: подъехав к городу малой силой, татары спрашивают москвичей: «Здесь ли князь Дмитрий?» Им отвечают: «Нет». После чего татары совершают типичную рекогносцировку – осмотр стен и местности, с целью изучения предстоящего места битвы, вместо того, чтобы гнаться за сбежавшим в Кострому князем.
«А тогда в граде добрые люди молились Богу… некие же недобрые человеки начали обходить по дворам, вынося из погребов меды господские и сосуды серебряные, и упивались даже и до пиана, и к шатанию дерзость прилагаху, говоря: „Не устрашаемся нахождения поганых татар, поскольку тверд град имеем, его стены каменные и врата железные. Не утерпят они долго стоять под градом нашим, великий страх имея, изнутри града – бойцы, а извне – князей наших соединившихся устремления боятся“.
По мнению москвичей, каменные стены города были столь неприступны, что можно было ввиду врага смело напиваться и беспредельничать. Вспомним, что Остей якобы их «усмирил». Но если бы он усмирил их силой оружия или угрозами, если бы он был послан князем Дмитрием Донским для организации обороны Москвы от татар, то ни за что не позволил бы твориться подобному опасному безобразию и разгильдяйству. Нет, этот эпизод ясно показывает, что москвичи вовсе не были усмирены Остеем. Они просто подчинились ему, как военачальнику, нужному им для защиты от татар. Москвичи управляли Остеем, а не он ими. Остей обязан был взбунтовавшейся Москве своим возвышением и поэтому позволял «недобрым человекам» мародерство, погромы и дебоши внутри осажденного города.
И еще интересный момент: москвичи были уверены, что татары долго у стен города не простоят, они считали, что извне им кто#x2011;то поможет против татар. Но кто? Дмитрий Донской, против которого они восстали, жену которого они ограбили и «изобидели»? Даже по версии официальной, летописной Донской не мог им помочь, так как только что отказался сопротивляться царю и бежал в Кострому. Или они надеялись на войско Владимира Андреевича? Или на брошенную Дмитрием Ивановичем мятежную армию? Но армия эта, если она еще существовала, а не разбежалась в испуге, почему#x2011;то не смогла остановить татар у Серпухова, на Окских бродах, и при их движении на Москву. Так какая же на нее надежда теперь? Может, еще на кого#x2011;то?.. Пока просто отметим, что надеялись на очень скорую помощь извне.
«И так влезали на стены, пьяные шатаясь, ругали татар, образом бесстыдным досаждающе, и некие словеса износяще, исполненные укоризны, и хулы, и кидаху на них, думая, что только то и есть силы татарские. Татарове же прямо к ним на град голыми саблями махали, как бы рубили, делая знаки издалека».
Упившаяся чернь, мягко говоря, «дразнит» татар, демонстрируя полную уверенность распоясавшейся толпы в своей безнаказанности.
«И в тот день к вечеру эти полки от града отступили, и на утро сам царь приступил со всею силою и со всеми полками своими под град. Горожане же с града узрев силу великую, убоялись зело. Татарове же таки и пошли к граду».

Итак, Тохтамыш подводит к Москве все свои войска и бросает людей на штурм каменных стен, зная, что князя Дмитрия в Москве нет, что город взбунтовался против Дмитрия и князь московский сбежал в Кострому. Если предположить, что поход был затеян ради того, чтобы уничтожить лично Дмитрия, то это шаг совершенно бесполезный, ведущий только к ненужным потерям в войске. Впрочем, царь мог счесть Москву легкой добычей. Первый приступ вполне можно объяснить как попытку взять город с налета. Но как объяснить остальные?
«Горожане же пустили на них по стреле, и они тоже стреляли, и шли стрелы их на град как дождевая туча. И многие на граде стоявшие и на заборолах от стрел падали, ибо больший урон приносили татарские стрелы, чем стрелы горожан, поскольку у татар стрелки горазды вельми. Одни от них стоя стреляли, а другие были обучены стрелять на бегу, иные с коня на полном скаку на обе руки, и также вперед и назад быстро без погрех стреляли».
Из описания боя прекрасно видно, что стрельба защитников города была полностью подавлена ответной стрельбой нападающих. Настолько выше был профессионализм и организованность осаждавших, что они сумели согнать обороняющихся с высоких каменных стен, подавить стрельбу горожан с доминирующих над местностью «заборол» (крытых галерей), из бойниц и башен.
Интересно, что среди войска осаждавших обнаруживаются не только конные профессиональные стрелки, но и не менее профессиональные пешие, эффективно стрелявшие как стоя, так и на бегу. Вряд ли татары Тохтамыша, прекрасно стреляющие с коней, на ходу, при скачке как вперед, так и назад, стали бы спешиваться, чтобы стрелять стоя, а тем более на бегу. Так себя вести могли только пехотинцы, но у Тохтамыша в войске, как уже было доказано выше, не было пехоты! Выходит, в осаде Москвы участвовали местные, русские, причем профессиональные «стрелки горазды вельми». Факт, на первый взгляд, удивительный. Но далее из летописи станет понятно, чьи это были войска.

«А другие от них сотворили лестницы и прислоняя их, лезли на стены. Горожане же воду в котлах кипятили и лили на них, и так сдерживали их. Отошедши они и снова приступали. И так три дня бились промеж собою до изнеможения. Когда татарове приступали к граду, близ приступая к стенам градским, тогда горожане, стерегущие град, сопротивлялись им, обороняясь: одни стрелами стреляли с заборол, одни же камнями шибаху на них, другие же тюфяки пущаху на них, а иные стреляли, натянув самострелы и били из пороков. Были же некие, которые и из самих пушек стреляли».
Итак, осаждающие, с помощью лестниц, пытались влезть на стены. Видимо, Москва давно и усердно готовилась к осадам и штурмам, котлы оказались под рукой, только воду вскипяти. Обычно эти котлы привешивались к специальным передвижным «журавлям», которые позволяли переместить котел так, чтобы вылить кипяток прямо на головы врагам. Еще для ошпаривания врагов использовались специальные желоба, по которым кипяток стекал в тех местах, где было удобно приставлять лестницы.
Оказалось, что уже установлены в нужных местах тюфяки (мелкокалиберная артиллерия, стреляющая обычно картечью) и пушки, и что картечь из этих орудий, нацеленных по касательной вдоль крепостных стен, легко выкашивает всех, желающих приставить к этим стенам лестницы. В то же время низкие точность, скорострельность и маневренность артиллерии конца XIV века явно не позволяли ей успешно конкурировать в перестрелке с лучниками осаждавших, иначе им бы не дали даже приблизиться к стенам. Самострелы, «пороки» (метательные машины типа арк#x2011;баллисты) и просто энтузиасты, кидавшие во врагов камнями со стен, конечно же, тоже сыграли свою роль. И главное – наверняка среди оборонявшихся присутствовали военные, имевшие реальный боевой опыт: князь Остей, бояре, их ближайшие сподвижники и воины. Они смогли организовать и направить в нужное русло деятельность горожан. Где советом, где вовремя подброшенным подкреплением, а где и личным примером они подняли боеспособность горожан до уровня, достаточного, чтобы не допустить прорыва осаждавших на стены.
«Среди них же был один некто горожанин московский, сукон#x2011;ник, именем Адам, который был над вратами Фроловскими. Приметив и облюбовав одного татарина нарочитого и славного, который был сын некоего князя ордынского, напряг стрелу самострельную, выпустил ее внезапно, ею же и пронзил сердце гневливое, скорую смерть ему нанеся. И это была великая язва всем татарам, так что и сам царь тужил об этом».
Эпизод сам по себе показательный. Некий суконник Адам, судя по имени католик, генуэзец, изловчился и убил из арбалета знатного татарина. Видимо, этот меткий выстрел был самым существенным и важным успехом обороняющихся москвичей. Очевидно, что летопись писалась со слов очевидца (или самим очевидцем), так как на протяжении повествования мы не наблюдаем гор татарских трупов под стенами Москвы. Все меры москвичей по обороне не столько уничтожали живую силу противника, сколько отпугивали от стен опытных вояк, защищенных доспехами и умудренных боевым опытом.
«Так царь стоял у града 3 дня, а на 4 день обманул князя Ос#x2011;тея лживыми речами и лживым миром, и вызвал его вон из града, и убил его пред вратами града, а ратям своим всем повелел окружить град со всех сторон».
Тохтамыш не ограничился первым штурмом Москвы. Убедившись, что город нельзя взять с налета, он тем не менее штурмовал его три дня. Причем ни слова не говорится ни о попытках блокады Москвы, ни о каких#x2011;либо осадных работах. А ведь известно, что Рязань, Киев, Владимир и многие другие русские города татаро#x2011;монголы брали с использованием стенобитных машин, «пороков» и прочих осадных технологий еще во времена Батыя. В 1345 году татары осаждали (правда безуспешно) Кафу, используя при этом осадные машины.
Тем не менее Тохтамыш раз за разом бросает своих людей на штурм, не дожидаясь ни сооружения пороков, ни постройки осадных башен. Этим он неизбежно увеличивает потери среди своих солдат. Торопится? Опасается удара в спину? Того самого удара объединившихся князей, о котором говорили, бахвалясь, москвичи? И именно этой спешкой, видимо, обусловлен последующий обман.
«…а на 4#x2011;й день на утро, в полобеда, по повелению цареву приехали татары нарочитые, большие князья ордынские и вельможи его, с ними же два князя суздальские, Василий да Семен, сыновья князя Дмитрия Суздальского. И придя под град, приблизились с осторожностью к городским стенам, и начали говорить народу, бывшему в граде…»
Итак, вместе с «татарами нарочитыми» и «большими князьями ордынскими» под стены Москвы едут Василий и Семен, сыновья Дмитрия Константиновича, князя суздальского и нижегородского. И выступают как представители Тохтамыша. Значит, именно суздальско#x2011;нижегородские дружины наравне с татарами участвовали в атаках Москвы.
«Царь вас, своих людей, хочет жаловать, поскольку неповинны вы, и не достойны смерти, не на вас он воюя пришел, но на Дмитрия, ратуя, ополчился. Вы же достойны быть помилованы. Иного же ничего не требует от вас царь, разве только выйдите навстречу ему с честью и с дарами, все вместе и со своим князем, хочет царь видеть град сей и в него войти, и в нем побывать, а вам дарует мир и любовь свою, а вы ему врата градные отворите».
То есть Тохтамыш приехал в Москву как турист. Просто мечтает посмотреть на сей град изнутри! До этого Тохтамыш атаковал Москву три дня подряд, зная, что Дмитрия Ивановича в городе нет. А теперь от его имени говорится – обознатушки, мол, против Дмитрия пришли, а не против вас…
Байке про то, что царь Тохтамыш столько времени воевал сам не зная с кем, может поверить только весьма безграмотный и далекий от политики люмпен. Понятно, что среди оборонявших Москву таковые составляли большинство. Понятно, что они вполне могли проглотить наживку, но не князь Остей! Не бояре! Не церковные иерархи! Почему они, с тупоумием безграмотного алкоголика, с простодушием сердобольной домохозяйки открыли Тохтамышу ворота? Почему, три дня сражаясь и успешно отбивая противника, они вдруг сдаются и выходят встречать Тохтамыша крестным ходом?
«Такоже и князи Нижнего Новаграда говорили: «Имейте веру нам, мы ваши князи христианские, вам на том правду (клятву.– Прим. авт.) даем».
Вот и ответ, который дает на этот вопрос летописец. Сии умудренные жизнью мужи поверили слову…
Подождите, может, это мы, современные люди, чего#x2011;то не понимаем и, наученные горьким опытом нашей теперешней жизни, ничему не верим. Может, тогда все действительно слово держали, и фразы «вам на том правду даем» было вполне достаточно, чтобы добровольно впустить вражескую армию в почти неприступный город?.. Летописи свидетельствуют, что и в те времена одно только княжеское слово не было гарантом безопасности доверившимся.
«Народы же гражданские веруя словесам их, подумали и прельстились, ослепила их злоба татарская и омрачила их прелесть бесерменская… И отворили врата градные, и вышли со своим князем и с дарами многими к царю, также и архимандриты, игумены и попы с крестами, а после них бояре и лучшие мужи, и потом народ и черные люди».
Однако они поверили. Безоговорочно. Никак не подстраховываясь. Раскрыли ворота и вышли навстречу татарам. Вышли все, кто в состоянии был организовать какое#x2011;либо сопротивление в городе, если вдруг (конечно невероятно, но вдруг) царь Тохтамыш не сдержит слова, данного двумя русскими князьями. А с чего бы вдруг царю держать данное кем#x2011;то другим от его имени слово?
«И в тот час начали татары рубить их по ряду внезапно. Прежде всех убит был князь Остей пред градом, и потом начали рубить попов и игуменов, хотя те были в ризах и с крестами, и черных людей. И то было видно, как святые иконы повержены и на земле лежат, и кресты честные без чести не берегомы, ногами топче#x2011;мы, обобраны и ободраны».
Понятно, что первый удар был направлен на то, чтобы обезглавить оборону Москвы. Убит Остей, а потом, видимо, «по ряду», «бояре и лучшие мужи, и потом народ и черные люди» – по степени социальной значимости и реальной способности оказать сопротивление. Но зачем татарам убивать попов, игуменов и прочих церковников? Разве не выгоднее взять их в плен, а уж потом отпустить за выкуп или увести в полон и продать на невольничьем рынке? Неужели безоружные попы, размахивая своими крестами и иконами, оказывали столь сильное сопротивление, что татары вынуждены были их всех перебить?
С точки зрения мусульманина (каковыми на то время были большинство людей Тохтамыша), убийство христианского священника – не столь уж безобидный поступок. Если христиане считали мусульман «пагаными» (т.е. язычниками, не признающими единого бога), то мусульмане считали христиан «неверными» (т.е. молящимися правильному богу, но неверным способом). Так что православные священнослужители даже среди мусульман пользовались уважением. Мало того, среди осаждавших Москву были и русские воины из Суздальско#x2011;Нижегородского княжества. Уж у них#x2011;то необоснованное избиение православных священников должно было вызвать возмущение, однако не вызвало!
«Татары же пошли в град, продолжая рубить людей, а иные по лестницам на град взошли, никто же не сопротивлялся им с заборол, не было забральников на стенах, и не было избавителей, не было спасающих. И была внутри града сеча велика, а снаружи также. До тех пор рубили, пока руки их и плечи их не обессилили, и сила их изнемогла, сабли их уже не рубили – острия их притупились».
Взяли Москву «месяца августа 26… в 7 час дня в четверг по об еде».
Получается, что после избиения Остея и бояр никто из москвичей оказать сопротивления не сумел. Часть татар ворвались в ворота, а другие спокойно взобрались на стены, которые никто уже не защищал.
Далее в повести идет рассказ о разграблении Москвы, пожаре и причитания автора по поводу каждого убитого священника… Еще раз спросим себя, зачем священников#x2011;то было убивать? Ведь, помнится, именно православная церковь всего за два года до того благословила русскую армию на войну против Тохтамышева противника – Мамая. Царь должен был быть благодарен, да он и проявлял свою благодарность, но в других местах. С теми же священниками, что оказались сейчас в Москве, его люди жестоко расправились. Вряд ли кто решился бы на такое без попустительства, а то и прямого приказания Тохтамыша.
«Князь же великий с княгинею и с детьми пребывал на Костроме, а брат его Владимир на Волоке, а мать Владимирова и княгиня в Торжке, а Герасим владыка коломенский в Новгороде».
Откуда они и наблюдали, не предпринимая, судя по летописи, никаких активных действий, за тем, как Тохтамыш разоряет Москву.
«Затем царь распустил силу татарскую по земле Русской воевать княжение великое, одни, шедшие к Владимиру, многих людей посекли и в полон увели, а иные полки ходили к Звенигороду и к Юрьеву, а иные к Волоку и к Можайску, а другие – к Дмитрову, а иную рать послал на град Переяславль. И они его взяли и огнем пожгли и переяславцы выбежали из града, град покинув и на озере скрылись в судах…».
Заметьте, что взят и сожжен только один Переяславль, причем посланная на него рать упоминается отдельно. За что такая честь? Да очень просто: Переяславль – это владение, данное за службу московским князем Дмитрию Ольгердовичу, отцу Остея. Отец мог (а может и собирался) отомстить за сына. Выходит, это единственное место, откуда Тохтамыш опасался нападения и куда нанес свой превентивный удар.
«Князь же Владимир Андреевич стоял ополчившись близ Волока, собрав силу около себе. И некоторые от татар не ведающие его, ни знающе наехали на него. Он же в Боге укрепился и ударил на них, и так милостью Божьей одних убил, а иных живых поймал, а иные побежали, и прибежав к царю, поведали ему бывшее. Он же с того попудися и оттоле начал помалу поступать от града. Идя же от Москвы, он приступил ратью к Коломне, и так идя, взял град Коломну и отошел. Царь же переправился за реку за Оку и всю землю Рязанскую огнем пожег, и людей посек, а иные разбежались, и множество бесчисленное повел в Орду полон а».
Интересно, что Владимир Хоробрый, собрав всю военную силу около себя, не мешал татарам штурмовать и грабить Москву. Еще один интересный момент: татары «не знающе наехали на него». То есть если б они знали, что это именно он стоит с ратной силой, то не стали бы «наезжать»?
И после этого случая (т.е. после разгрома небольшого отряда татарских мародеров) царь начинает «помалу отступать от града». Ни о каком паническом бегстве речи нет. Идет планомерное отступление. То есть Тохтамыш уходит из Московского княжества ни разу не проиграв, даже не дав генерального сражения, после первой же случайной стычки с людьми Владимира Андреевича. Очень странное поведение для того, кто «пошел изгоном на великого князя Дмитрия Ивановича и на всю Русь». Такое поведение можно объяснить тем, что Тохтамыш выполнил некую задачу, ради которой и отправлялся в поход, либо тем, что он убедился в невозможности выполнения этой задачи.
Ну а то, что татары, отступая, пограбили Рязанскую землю, вполне в порядке вещей. Слабого обидеть может любой. Тем более что у Тохтамыша был на князя рязанского зуб – Олег, когда шла борьба за золотоордынский престол, поддерживал Мамая, а точнее, недостаточно активно поддерживал Дмитрия и Тохтамыша.
«Князь же Олег Рязанский то увидав, убежал. Царь же к Орде идя от Рязани, отпустил посла своего, шурина Шихмата, к князю Дмитрию Суздальскому вместе с его сыном, с князем Семеном, а другого сына его, князя Василия, взял с собою в Орду».
Налицо стандартный обмен заложниками. Таковой происходит обычно между сторонами, давшими друг другу некие взаимные обязательства, как гарантия того, что обязательства эти будут выполнены. Обмен заложниками – явление обычное и часто применявшееся в древности. Заложники совершенно не обязательно должны томиться в тюрьме. Обычно самые высокопоставленные из них живут при дворе государя, приобщаясь к иностранной жизни, порой самостоятельно интригуя. Им возбраняется только бежать на родину. Так что все это говорит о том, что между Тохтамышем и Дмитрием Константиновичем Нижегородским установились взаимоотношения, которые были настолько серьезны, что требовали взаимных обязательств.
«После того, как татары отошли не по многим дням благоверный князь Дмитрий и Владимир, каждый со своими боярами старейшими, въехали в свою отчину, в град Москву…
И повел тела мертвых хоронить, и давал от 40 мертвецов по полтине, а от 80 по рублю. И всего дано было на погребение мертвых 300 рублей».
Выходит, за счет князя было похоронено 24000 человек. Так сколько же было у Тохтамыша воинов, что «сила их изнемогла, сабли их не имут – острия их притупились» при посечении 24 тысяч жителей? Либо здесь явное преувеличение, либо татар было очень мало. Ведь чтобы утомиться при резне, каждый должен был убить хотя бы несколько москвичей. А москвичи гибли, как указано в летописи, еще и от огня, и от воды. Получается, что армия Тохтамыша была численностью никак не более десяти тысяч. А вернее всего, она не превышала двух#x2011;трех тысяч отборных всадников.
«По прошествии нескольких дней князь Дмитрий послал свою рать на князя Олега Рязанского. Олег же со своей дружиной едва убежал, а землю Рязанскую до всю захватили и пусту сотворили – пуще ему было, чем от татарских ратей»,– злорадно пишет московский летописец.
Тут мы наблюдаем интереснейшую картину. Тохтамыш и Дмитрий Иванович поступают с Рязанью как близнецы#x2011;братья. Ну а то, что Дмитрий прочистил рязанские закрома еще тщательней, чем Тохтамыш,– неудивительно. У него было просто больше времени и возможностей для методичного разрушения основ экономики противника и для вывоза награбленных ценностей.
«По делам их узнаете их» – не так ли? По делам получается, что Тохтамыш на протяжении всего своего похода действовал в интересах Дмитрия Ивановича. И разгром восставшей против Дмитрия Москвы, и разорение княжества Рязанского можно рассматривать как ответный шаг Тохтамыша, благодарного Дмитрию за те жертвы, которые понесло Московское княжество на Куликовом поле.
И новый царь Золотой Орды, царство которого заработано в том числе и легшими костьми у Непрядвы полками Дмитрия, таким образом просто поддержал пошатнувшуюся власть своего верного и очень ценного вассала. И одновременно сохранил власть Орды над Москвой. А ведь власть эта могла бы уйти из Тохтамы#x2011;шевых рук, если бы пролитовский переворот в Московском княжестве удался!
«Той же осенью приехал посол на Москву к князю Дмитрию от Тахтамыша, именем Карач, яже о мире».
То есть послы с предложением о мире приехали на неостыв#x2011;шее еще пепелище. И добились его. И, как известно из истории, получили от Москвы немалую дань. Могло ли быть так, чтобы Дмитрий платил дань царю, сумевшему взять его столицу, обороняемую плохо организованной толпой, только обманом? Царю, захватившему кроме Москвы лишь три городка (Серпухов, Пе#x2011;реяславль#x2011;Залесский, Коломна), испугавшемуся одного вида случайно встреченного его мародерами отряда Владимира Андреевича и бежавшего, не дав ни одного крупного боя, не потерпев ни одного поражения? Летопись пытается нас убедить, что Дмитрий из страха перед новым нашествием платил дань именно такому – царю Тохтамышу. Это очень трусливый и бестолковый Дмитрий, в окружении которого нет ни одного здравомыслящего человека. Да и Тохтамыш не лучше. Оба они представлены персонами, которые совершенно не в состоянии управлять государством. Однако это противоречит фактам. Скорее, можно предположить, что в ходе событий, описываемых в летописи, происходило нечто, очень неприятное летописцу, такое, о чем хотелось умолчать. Именно поэтому реальная мотивация и реальные взаимоотношения между участниками коллизии были сознательно искажены летописцем. Но исказить факты, известные огромному количеству очевидцев, он не мог. Летопись писалась буквально по горячим следам. Пепел Москвы еще не остыл. Можно было лишь скрыть мало кому известные закулисные переговоры и интриги.
Попробуем представить себе, как все было на самом деле.

Повесть о нашествии Тохтамыша

11. 4. ЗНАМЕНИТЫЙ «ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ» МИФ ОБ УЖАСАЮЩЕЙ МЕДУЗЕ-ГОРГОНЕ КАК ВОСПОМИНАНИЕ О НАШЕСТВИИ ГЕОРГИЕВЦЕВ-ОРДЫНЦЕВ. С «античными» легендами о Персее тесно связана также известная история отрубленной головы страшной Медузы-Горгоны. Персей отсек голову Медузы и