Илья кабаков картины смотреть. Советы старейшин илья кабаков, художник

В Эрмитаже 21 апреля открывается выставка «Илья и Эмилия Кабаковы. В будущее возьмут не всех». Главред TANR Милена Орлова выбрала цитаты художника, виртуозного критика и комментатора собственных работ с ключевыми для его творчества понятиями

Илья и Эмилия Кабаковы. Фото: Jacques De Melo

БИОГРАФИЯ

Илья Кабаков
Дата и место рождения 30 сентября 1933 года, Днепропетровск (СССР)
1957 Окончил Государственный художественный институт им. Сурикова
1988 Эмигрировал из СССР

Эмилия Кабакова
Дата и место рождения 3 декабря 1945 года, Днепропетровск (СССР)
С 1989 Работает с Ильей Кабаковым
Илья и Эмилия Кабаковы живут и работают в Нью-Йорке
2004 Первая большая выставка Ильи и Эмилии Кабаковых в России «„Случай в музее“ и другие инсталляции» организована в Главном штабе Эрмитажа совместно с Музеем Соломона Гуггенхайма и фондом Stella Art
2008 В Москве прошел целый фестиваль творчества Ильи и Эмилии Кабаковых, центром которого стала тотальная инсталляция «Альтернативная история искусства» в Центре современной культуры «Гараж». Инсталляции были также показаны в ГМИИ им. Пушкина и ЦСИ «Винзавод»

«В будущее возьмут не всех»

Так называлось эссе Ильи Кабакова, опубликованное в 1983 году в журнале неофициального русского искусства «А — Я», выходившем в Париже. В этой статье Кабаков с позиции маленького человека, неудачника признается, что боится «больших начальников», героев русcкого авангарда, в частности Казимира Малевича, диктующих, в какое будущее нам идти. Эссе стало своего рода манифестом художника и позже неоднократно цитировалось и в его собственном творчестве, и у других художников и кураторов — так, выставка куратора Ольги Свибловой в павильоне России на Венецианской биеннале называлась «Победа над будущим».

***
Не знаешь даже, что сказать о Малевиче. Великий художник. Вселяет ужас. Большой начальник.
У нас в школе был директор, очень строгий, свирепый — к весне, к концу года он сказал:
— В пионерский лагерь школы на все лето поедут только те, которые это заслужили. Остальные останутся здесь.
У меня все оборвалось внутри…
От начальника зависит все. Он может — я не могу. Он знает — я не знаю. Он умеет — я не умею.
Начальников в школе у нас было много: директор Карренберг, завуч Сукиасян, поэт Пушкин, военрук Петров, художники Репин и Суриков, композиторы Бах, Моцарт, Чайковский… И если ты их не послушаешься, не сделаешь, как они говорят и рекомендуют, — «останешься здесь».

Илья и Эмилия Кабаковы. «Красный вагон». 2008. Инсталляция. Фото: Государственный Эрмитаж

Персонажный автор

Один из самых ярких художественных приемов Кабакова — создание произведений от лица вымышленных персонажей. Впервые эти выдуманные авторы появились в серии альбомов «10 персонажей» (1970-1975), а позднее некоторые из них стали героями известных инсталляций. Впоследствии к ним прибавились новые герои из проекта «Альтернативная история искусства» (2008), сочиненные художники, такие как Шарль Розенталь, Игорь Спивак и даже подставной, альтернативный Илья Кабаков.

***
Итак, «темы-образы», послужившие изготовлению «10 персонажей», — это темы моего сознания, которые сейчас с большого уже расстояния могут быть представлены как основные «мифемы» болевых сгустков, комплексов, неврозов или даже истеризмов, не знаю, как назвать поточнее.
Эти темы сразу же получили персональный облик, сразу же оказались «персонажами» — Комаров, Бармин и др. То есть я сразу решил уже тогда, что «персонаж» — это вполне литературный герой, обуреваемый темой-состоянием и проживающий эту тему, состояние от начала до конца как единственное содержание своей жизни. Или по-другому: история того, как она, эта идея, рождается, напрягается, достигает своих сложностей, разветвлений, расцвета и погибает, заканчивается сама собой, изнутри себя, будучи мифом, наваждением, аффектом, болезнью. Что-то вроде гриппа с летальным исходом.

Илья Кабаков. «Человек, который никогда ни с чем не расставался» («Мусорщик»). 1988. Фото: Архив Ильи и Эмилии Кабаковых

Мусор

Популярная в искусстве ХХ века тема мусора получила у Ильи Кабакова особую, экзистенциальную трактовку; сам он в роли одного из своих персонажей известен как «человек, который никогда ничего не выкидывал». Самые ничтожные предметы и бумажки обретают в его инсталляциях человеческие голоса.

***
Почти 30 лет я просидел у себя на чердаке. Я уходил из дома рано и уже в 8 часов (час езды на машине или на метро) поднимался на свой чердак, в мастерскую. Проходил мимо помойных и мусорных ящиков у ворот, через внутренний двор, грязный, засыпанный хламом и пылью летом и мокрым, тающим, тоже грязным снегом зимой, и поднимался по черной лестнице (с черного хода), на каждой из площадок которой, пока я забирался на пятый этаж, встречали меня по два ведра с мусором и с объедками с каждой стороны, у дверей двух коммунальных кухонь, выходивших на лестницу. Из каждой доносились крики мужские и женские, иногда двери открывались, и выходила дама в халате сгрести объедки с тарелки в помойное ведро. Я медленно поднимался все выше и выше мимо этой утренней жизни по старым каменным ступеням, края которых были сточены, как напильником. Сверху, навстречу мне, грохоча, спускался дворник нашего дома с огромным железным корытом, полным кухонных объедков. Корыто съезжало по ступеням впереди него, а он удерживал его, чтобы оно не улетело вниз, за длинную веревку. Я неожиданным, внезапным озарением смог вдруг увязать все в одно: корыто, дворника и срезанные ступени. Ведь это корыто, скользя вниз в течение 70 лет (дом построен в 1902-м), сточило их края! «Корыто камень точит»... Наконец я на последней, чердачной площадке. Она тоже вся завалена старой дрянью, но предметы, которые сюда снесли жильцы (чтобы только не тащить на помойку возле подъезда дома), покрупнее: старый дубовый кухонный шкаф с точеными колонками, огромные кровати, этажерка, гигантское разбитое зеркало в резной раме. Потрясенный красотой некоторых предметов, я затаскивал их к себе в мастерскую и пользовался ими: столами, стульями, старым диваном.

Илья Кабаков. «Роспись для стола № 1». 1997. Фото: Архив Ильи и Эмилии Кабаковых

Жанр альбомов

Конечно, Илья Кабаков не изобрел жанр альбома, но именно он вместе с коллегой Виктором Пивоваровым вдохнул в него новую жизнь, превратив из традиционно подсобного, второстепенного в один из центральных в своем творчестве. Как считают многие критики, на это во многом повлияла официальная советская работа Кабакова в качестве иллюстратора детских книг.

***
Как жанр альбомы находятся в промежутке между несколькими видами искусства. От литературы (прежде всего — русской) у альбомов повествовательность, сюжет, герой, но, главным образом, прямое включение больших масс текста, чужого или созданного самим автором.
От изобразительного искусства — возможность существования отдельного листа альбома как самостоятельного станкового целого, и в этом смысле он может выдерживать требования, предъявляемые к такого рода произведениям: он обладает соответствующим композиционным построением, способен удерживать внимание, стать объектом созерцания. Поэтому текст, который помещен на лист альбома, должен быть написан от руки, чтобы тем самым включиться в изобразительный ряд.
От кинематографа — смена «кадров», непрерывно текущих перед неподвижно сидящим зрителем, постоянный размер картинки-кадра в пределах одного альбома, монотонность их мелькания.

Илья Кабаков. «Я свободен». Из цикла «Четыре картины о свободе». 2012. Фото: Архив Ильи и Эмилии Кабаковых

Но более всего альбомы похожи на домашний театр (а не на современный театр, где действие происходит в темноте, чтобы легче бы было связать зрителя и удержать его внимание происходящим на сцене), а скорее — старый театр на площади, где при свете дня зритель был свободен наблюдать за действием и одновременно оценивать его.
Главную особенность альбомов составляет возможность самим смотрящим перекладывать листы. При этом, помимо физического прикосновения к листу и связанной с этим возможностью распоряжаться временем, отведенным на его разглядывание, при перекладывании листов возникает особый эффект, относящий альбом к «временным» видам искусства. Получается весьма своеобразное переживание времени: ожидание, завязка, кульминация, финал, повторы, ритм и т.д.

Происхождение московского концептуализма

Илья Кабаков — центральная фигура «московского концептуализма» — направления, возникшего параллельно аналогичным западным течениям, но имевшего свою собственную подоплеку.

***
Искусство «реди-мейд» — втаскивания в выставочные залы и музеи предметов «низкой действительности» — началось в начале века, с Дюшана, и теперь это обычное, будничное дело. Так что открытия тут не сделано никакого.
Но есть один оттенок, что называется, «нюанс», и отдавать этот «нюанс» мы никому не намерены («Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим»). «Нюанс» состоит в следующем.

Илья Кабаков. «Запись на „Джоконду“». 1980. Фото: Архив Ильи и Эмилии Кабаковых

Все натуральные вещи, выставленные в музеях, хотя бы и через абсурд, выводят, высказывают какие-то особые, часто существенные стороны «бытия», а вещи «поп-арта» демонстрируют рекламы чего-то, что соответствует этим рекламам внутри магазина, обещают что-то реальное, на самом деле существующее. Нашим рекламам, призывам, объяснениям, указаниям, расписаниям — все это знают — никогда, нигде и ничто не соответствует в реальности. Это есть предмет чистого, завершенного на себя «ТЕКСТА» в точном смысле этого слова. Этот ТЕКСТ, о котором заведомо известно, что он никому не обращен, ничего не означает, ничему не соответствует, тем не менее очень много значит «сам по себе», и вот интерес, внимание, «работа» с этим текстом составляют особенность нашего обращения с этой изопродукцией. Это тем более важно, что этот текст пронизывает всю нашу жизнь, все здесь или говорят, или пишут, все пронизано текстами — инструкциями, приказами, призывами, объяснениями, так что мы можем нашу культуру назвать по преимуществу воспитательной, дидактической. Но было бы неосторожно считать, что эти тексты направлены на какой-то человеческий субъект, обращены к «советскому человеку». Феномен наш еще более уникален, чем это представляется с первого взгляда. Наши тексты обращены только к текстам, и любой текст есть ответ на текст предыдущий.
В этом смысле у нас настоящая витгенштейновская герменевтика — и все мы живем внутри «единого Текста».

Илья Кабаков. «Доска — объяснение картины „В углу“». 1983. Фото: Архив Ильи и Эмилии Кабаковых

Тотальная инсталляция

В мировых энциклопедиях и историях искусства Илья Кабаков аттестуется как создатель жанра «тотальной инсталляции». Это особым образом организованные пространства (иногда компактные, иногда занимающие целые музеи), отчасти напоминающие «коробку» театральных декораций, погружающие зрителя в ту или иную атмосферу. Художник начал делать инсталляции после отъезда из СССР в 1989 году и с тех пор осуществил десятки таких проектов в крупнейших музеях мира.

***
...Речь, повторяю, идет не только о таких страшных местах, как тюрьма, милиция или вокзал. Буквально все пространства обитания: школа, дом, магазин, почта, больница, столовая, мастерские по починке — имеют тот же репрессивный, подавляющий характер. Поневоле вспоминаются средневековые представления о «гении», духе места, который овладевает всяким, кто туда попадает. Каким способом этот дух пространства овладевает тобой? Во-первых, помещение всегда деконструктивно, до нелепости асимметрично или, наоборот, симметрично до безумия. Во-вторых, оно выглядит тусклым, гнетущим, полутемным, но не потому, что окна маленькие или горят слабые лампы. Суть в том, что свет и днем и вечером располагается так мучительно, так нелепо, что создает особый, только этому месту присущий дискомфорт. Третья важная черта воздействия «нашего помещения» — убогое, нелепое качество его изготовления, от проекта до реализации: все кривое, неотделанное, полно пятен, щелей, во всех самых прочных материалах присутствует что-то временное, странное, сделанное кое-как, лишь бы «сошло».

Илья и Эмилия Кабаковы. «Человек, который улетел в свою картину». 1988. Фото: Архив Ильи и Эмилии Кабаковых

***
Дух общинности, сконцентрированной в небольшой группе (группа семей, профессиональная мастерская, клан друзей), в состоянии сделать «позитивным» окружающее пространство: дом, небольшой клуб или мастерскую. Но та же общность, раздутая до размеров государства, хотя, возможно, и задуманная по тому же принципу большой семьи с отцом (монархом, первым секретарем) во главе, приводит к обратному и, как правило, катастрофическому результату: ничейности, ненужности, превращению всего в места «общего пользования», к уничтожению, омертвлению всего, даже семейного дома, в растворении всего в едином душном государственном «ничейном» пространстве...

***
Если обратиться в этом смысле к разнице художественных принципов у нас и на Западе, ее можно сформулировать так: если на Западе выставляется «объект» как главное действующее лицо, а пространства вообще не существует, то «мы», возможно, должны, наоборот, выставлять «пространство», а уже потом помещать в него предметы. Это и теоретически, и практически приводит к необходимости создания особого вида инсталляции — инсталляции «тотальной».

Государственный Эрмитаж
Илья и Эмилия Кабаковы. В будущее возьмут не всех
С 21 апреля по 29 июля

Благодарим сайт «Московский концептуализм»
www.conceptualism-moscow.org, где опубликованы тексты Ильи Кабакова разных лет, откуда мы взяли короткие отрывки.

В начале декабря 2011 года на русских торгах в Лондоне были установлены новые ценовые рекорды. Подводя итоги года, VashDosug.ru составил список самых дорогостоящих работ художников России по результатам аукционных продаж.

Если верить рейтингам, самый дорогой русский художник — Марк Ротко. Его «Белый центр» (1950), проданный за 72,8 млн. долл., вдобавок, занимает 12-е место в списке самых дорогих картин в мире вообще. Однако Ротко был евреем, родился в Латвии и уехал из России в возрасте 10 лет. Честно ли с подобной натяжкой гнаться за рекордами? Поэтому Ротко, как и других эмигрантов, которые покинули Россию, еще не став художниками (например, Тамару де Лемпицки и Хаима Сутина) мы из списка вычеркнули.

№ 1. Казимир Малевич — 60 млн. долларов

«Супрематическая композиция». 1916. (Sotheby’s, 2008)

Автор «Черного квадрата» — слишком важная персона, чтобы его произведения часто встречались в свободной продаже. Вот и эта картина попала на аукцион весьма сложным путем. В 1927 году Малевич, собираясь устроить выставку, привез из своей ленинградской мастерской в Берлин почти сотню работ. Однако его срочно отозвали на родину, и он оставил их на хранение архитектору Хуго Херингу. Тот сберег картины в сложные годы фашистской диктатуры, когда их вполне могли уничтожить как «дегенеративное искусство», и в 1958 году, уже после смерти Малевича, продал их государственному музею Стеделек (Голландия).

В начале XXI века группа наследников Малевича, почти сорок человек, начала судебное разбирательство — потому что Херинг не являлся юридическим владельцем картин. В результате музей отдал им эту картину, и отдаст еще четыре, которые наверняка вызовут фурор на каком-нибудь аукционе. Ведь Малевич — один из самых подделываемых художников в мире, а происхождение картин из музея Стеделек безупречно. А в январе 2012 года наследники получили еще одну картину с той берлинской выставки, отобрав ее у швейцарского музея.

№ 2. Василий Кандинский — 22,9 млн. долларов

«Фуга», 1914 (Sotheby"s, 1990)

На аукционную цену произведения влияет его репутация. Это не только громкое имя художника, но и «провенанс» (происхождение). Вещь из знаменитой частной коллекции или хорошего музея всегда стоит дороже, чем работа из анонимного собрания. «Фуга» происходит из прославленного Музея Гугенхайма: однажды директор Томас Кренц вывел из состава музейных фондов этого Кандинского, картину Шагала и Модильяни, и выставил их на продажу. На полученные деньги музей зачем-то приобрел коллекцию из 200 работ американских концептуалистов. Кренца за это решение очень долго осуждали.

Это полотно отца абстракционизма любопытно тем, что установило рекорд в далеком 1990-м году, когда аукционные залы Лондона и Нью-Йорка еще не заполнили безрассудные русские покупатели. Благодаря этому, кстати, оно и не сгинуло в какой-нибудь очень приватной коллекции в роскошном особняке, а находится в постоянной экспозиции в частном музее Бейелеров в Швейцарии, где его может увидеть любой. Редкий случай для такой покупки!

№ 3. Алексей Явленский — 9, 43 млн. фунтов стерлингов

«Шокко в широкополой шляпе», около 1910 (Sotheby"s, 2008)

Примерно 18,5 млн. долл. заплатил неизвестный покупатель за портрет, на котором изображена девушка из деревеньки под Мюнхеном. Шокко — это не имя, а прозвище. Модель, приходя в студию художника, каждый раз просила чашку горячего шоколада. Так за ней и прижилось «Шокко».

Алексей Явленский, пусть и ближайший соратник Кандинского — художник на родине не очень известный. А вот на Западе он пользуется заслуженной популярностью и, как видите, лишь немного отстает от приятеля по аукционным результатам. В историю искусства он вошел под измененным на немецкий лад именем Alexej von Jawlensky. Кстати, его возлюбленная, художница-экспрессионистка Марианна Веревкина, тоже малоизвестная у нас, вообще подписывалась как Marianne von Werefkin.

№ 4. Марк Шагал — 16,3 млн. долл

«Юбилей». 1923 (Sotheby"s, 1990)

Еще одна покупка 1990-х годов, которая в наши дни оказалась бы намного дороже — и, как «Фуга» Кандинского — из музея Гугенхайма. Картина золотого периода Шагала на его излюбленный сюжет, который он будет повторять бесчисленное число раз — полет вместе с обожаемой женой Белой.

Картина называется «Юбилей» и датируется 1923 годом, но любопытно, что в знаменитом нью-йорском музее современного искусства МОМА с 1949 года хранится абсолютно такая же картина 1915 года под названием «День рождения». Какой именно семейный праздник здесь изображен — в принципе, неважно: главное, что семейная пара сливается в поцелуе.

№ 5. Наталья Гончарова — 6,43 миллиона фунтов

«Испанка». Ок. 1916 (Christie"s"s, 2010)

Амазонка авангарда — один из самых востребованных русских художников на арт-рынке. Ее работы обычно уходят очень дорого, и если б мы не решили брать от каждого автора по одной картине, то они заполонили бы весь список. Например, «Цветы» за 5,52 млн. фунтов, или «Негритянки» за 2,6 млн. фунтов, которую олигарх Доронин купил в подарок Наоми Кэмпбелл.

Популярность влечет за собой аферы и скандалы: недавно на Западе опубликовали две книги о Гончаровой, где специалисты Третьяковской галереи с удивлением нашли почти 300 работ, им совершенно не известных. Половина из них возникла буквально из ниоткуда, из какой-то частной коллекции. Со временем эти сомнительные картины наверняка тоже окажутся на аукционе. Эксперты горестно вздыхают: это вредно повлияет на продажи настоящих вещей художницы.

№ 6. Николай Фешин — 6,95 млн. фунтов

«Маленький ковбой». 1940 (MacDougall"s, 2010)

Художник из Казани, ученик Репина, эмигрировавший в 1923 году в США, на родине хорошо известен разве что сотрудникам казанского музея, где хранится много его произведений. Стремительный взлет картины Фешина к такой высокой цене — одна из самых странных загадок 2010 года. Тем более, что той же весной эту работу купили за 600 тыс. долл. Любопытно, что сделка случилась не на таком уважаемом аукционе, как Christie"s или Sotheby"s, а на торгах молодого дома МакДугалл, который специализируется на русском искусстве и принадлежит семейной паре англичанина и русской. Сплетничали, что по-настоящему сделки и не было, и вся эта история — лишь пиар-ход, чтобы вздуть цены на художника.

№ 7. Илья Репин — 4, 52 млн. фунтов

«Парижское кафе». 1875 (Christie"s, 2011)

Картины классика такого калибра, как Репин, в продаже оказываются крайне редко — они давно разошлись по музеям. Это полотно в 1916 году купил один шведский коллекционер, и с тех пор оно оставалось скрытым от глаз публики. За 95 лет его показывали только трижды — последний раз на предаукционной выставке в Москве.

Сценка из парижской жизни написана молодым художником, который уже заработал себе репутацию обличительными «Бурлаками», во время его учебы в Париже. Сейчас нам этого не понять, но на самом деле, изображенная сцена — крайне скандальна: женщина посмела явиться в кафе без сопровождения! Значит, это дама полусвета, падшая женщина... Джентльмены осуждающе смотрят на нее, покидая оскверненное место. Русские критики Репина обругали за такой фривольный сюжет и призвали вернуться к правильным «русским» народническим темам, что он и сделал. Обратите внимание — дама спокойна и безразлична к осуждению толпы. Но спустя 20 лет Репин переписал ее фигуру, придав ей стыдливое выражение — так картина становилась нравоучительной. Шведский владелец, сделав рентген, восстановил первоначальный вариант.

№ 8. Василий Поленов — 4,07 млн. фунтов

«Кто из вас без греха?». 1908 (Bonhams, 2011)

Авторское повторение знаменитой картины из Русского музея про Христа и грешницу чуть было не погибло из-за айсберга. Его собирались увести в Штаты на «Титанике». Но обошлось. В США картина все равно в итоге оказалась, причем на выставке-продаже. Американский филантроп подарил ее и вторую работу христова цикла, «Повинен смерти», одному университету, который в полной безвестности хранил их почти 80 лет. А в XXI веке, с удивлением глядя на рост цен на русские вещи, извлек из хранилищ и отдал на продажу.

Перед аукционом оба полотна ненадолго выставили в Лаврушинском. По официальной версии — чтобы привлечь внимание добрых спонсоров, вдруг они выкупят их для государственной галереи. На самом деле — чтобы перед торгами эти лоты «заразились» величием и блеском имени ГТГ и висящих в ней подлинников. Это не суеверие, а свойство массового сознания — и оно действительно работает. Обе картины ушли с молотка с огромным успехом. Купил их неизвестный покупатель, увы — не добрый спонсор.

№ 9. Константин Сомов — 3,7 млн. фунтов.

«Радуга». 1927 (Christie"s, 2007)

В сладком предкризисном 2007 году продажа картины за такую колоссальную сумму стала сенсацией. Полотно оказалось самым дорогим произведением искусства, проданным на «русских торгах» — так называют несколько дней, когда в мировых аукционных столицах главные дома устраивают продажи только русского искусства. Кандинского и Малевича, например, продают на торгах импрессионистов и модернистов, вместе с художниками мирового значения. А авторов, известных только на родине, приберегают именно для таких продаж. Обычно они проходят в Лондоне, поэтому рекордные цены у большинства лотов в нашем списке — в британских фунтах стерлингов, а не в долларах.

№ 10. Илья Кабаков — 2,9 млн. фунтов

«Жук». 1985 (Phillips de Pury, 1998)

Первый представитель отечественного «современного искусства» в списке — легендарный Илья Кабаков, душа московского концептуализма. Мировую славу он завоевал уже в эмиграции. Внизу картины — детский стишок о том, как маленький мальчик хочет получить этого жука в свою коллекцию. По мнению арт-критиков этот текст «рифмуется» с ситуацией среди коллекционеров искусства: теперь сам Илья Кабаков и его работы стали такими жуками, которые собиратели мечтают получить в свою собственность.

№ 13. Борис Кустодиев — 2,84 млн. фунтов

«Деревенская ярмарка», 1920 (Sotheby"s, 2009)

Симпатичный сюжет, повторение более крупной картины из Русского музея — работа ушла почти за 4,5 млн. долл. Рекорд оказался весьма кстати, чтобы поправить репутацию хорошего художника Кустодиева. Дело в том, что предыдущий триумф этого автора — картина «Одалиска» (3 млн. долл., Christie’s, 2005), которую купил коллекционер Фаберже Виктор Вексельберг, — оказалась подделкой. Аукцион, в принципе, дает 5-летнюю гарантию, однако тогда он уперся и отказался признать свою ошибку. Вексельберг потерял миллионы — а аукционные дома еще больше, потому что, говорят, олигарх обиделся и прекратил делать новые покупки.

№ 12. Александр Яковлев — 2,82 млн. фунтов

«Портрет художника Василия Шухаева в его мастерской», 1928 (Christie"s, 2007)

Cамая известная картина мастера Серебряного века Яковлева — «Двойной автопортрет в виде Арлекина и Пьеро». Яковлев нарисовал себя в виде одного клоуна, а вторым клоуном его изобразил друг, художник Шухаев. Но на этом же портрете Шухаев изображен в более «цивильном» виде.

Картина, если честно, скучновата, не то что предыдущий аукционный рекорд Яковлева — две негритянки «Тити и Наранге, дочери вождя Эки Бондо» (2,5 млн. долл), написанная художником после вояжа по Сахаре и Экваториальной Африке. По количеству интересных «этнографических» вещей Яковлев вообще сравним с Верещагиным. А отчетливое влияние стилистики стиля ар деко делает их неподражаемыми.

№ 13. Владимир Баранов-Россине — 2,73 млн. фунтов

«Ритм (Адам и Ева)». 1910 (Christie"s, 2008)

Еще один эмигрант, малоизвестный на родине — однако талант бесспорный. Баранов-Россине стал художником в Париже, после Октябрьской революции вернулся в Россию, в 20-х бежал обратно во Францию и, наконец, погиб в Освенциме. Эта авангардная картина принадлежит к числу лучших его работ. Кстати, вот еще один фактор, который влияет на ценообразование лота: в каталоге аукциона под репродукцией напечатано, что картина, кто бы ее ни купил, вскоре будет выставляться в Гамбурге, на экспозиции, посвященной Нижинскому. Читаем между строк: «у того, кто ее купит, есть шанс увидеть свою фамилию на этикетке на популярной выставке!». Оказывается, будущие выставки делают картину еще более заманчивой, чем прошедшие.

№ 14. Иван Айвазовский — 2,7 млн. фунтов

«Американские суда у скалы Гибралтара». 1873 (Christie"s, 2007)

Главный русский маринист пользуется стабильной популярностью (если точнее, армянский — его полное имя Ованнес Айвазян). Средняя цена картины Айвазовского — примерно 1 млн. долл., эта же обошлась неизвестному покупателю в 5,3 млн. долл. Любопытно, что сам художник числил за собой примерно 6 тыс. произведений, теперь же по всему миру насчитывается более 60 тыс.

Расскажем о распространенном способе подделки: для того, чтобы сфальсифицировать работу дорогостоящего русского пейзажиста, берут работу его дешевого европейского современника и убирают оттуда все детали, выдающие происхождение. Такова, например, картина главы дюссельдорфской школы Андреаса Ахенбаха, проданная на кельнском аукционе в 2001 году и обнаруженная в Москве в 2003 году как работа Айвазовского.

№ 15. Василий Верещагин — 2,28 млн. фунтов

«Тадж-Махал. Вечер», 1874-1876 (Sotheby"s, 2011)

Самое знаменитое произведение Верещагина — гора черепов «Апофеоз войны». Однако из своих азиатских путешествий художник привозил множество более мирных произведений — ярких пейзажей и зарисовок национальных типов. В 1890-х Верещагину организовали выставку в США. Эта картина тогда была продана за 1 тыс. долл. и в итоге оказалась прекрасным вложением денег. Среди других полотен Верещагина, недавно пошедших с молотка, — «Распятие на кресте у римлян» из серии, посвященной различным видам казни. Недавно ее продали за 1,7 млн. фунтов.

№ 16. Михаил Ларионов — 2,26 млн. фунтов

«Натюрморт с кувшином и иконой». 1910-1912 (Sotheby’s, 2007)

Работы Ларионова ценятся дешевле, чем произведения его жены Натальи Гончаровой. Она вообще была талантливей его, но брак был на удивление счастливым. И официально они оформили свои отношения примерно на 50-й год совместной жизни. Может быть, это один из рецептов?

Этот натюрморт в стиле примитивизм нельзя считать примитивным. Помимо гармоничного сочетания цветов, в нем еще скрыта глубокая символика. Кувшин (возможно, средиземноморская амфора) обозначает западную культуру, справа — среднеазиатский соусник. Между ними большая карта России. Икона — вероятно «Собор Архангела Михаила», небесного покровителя художника. Используя эти предметы, Ларионов рассказывает о том, что составляет его суть как личности.

№ 17. Михаил Нестеров — 4,3 млн. долл.

«Видение отрока Варфоломея». 1922 (Sotheby’s, 2007)

Авторское повторение одной из самых знаменитых русских картин эпохи символизма. Она в два раза меньше исходника, и в небесах художник добавил месяц. Оригинал, написанный в 1890 году, находится в Третьяковской галерее — копия же была сделана художником почти тридцать лет спустя. Очень хотелось кушать. А в советской России как раз собирали работы для отправки на американскую выставку-продажу. Американцы русское искусство 1920-х не очень поняли, многое осталось непроданным, но Нестеров оказался в числе счастливчиков. Позже на родине он все-таки найдет свою нишу и станет писать эталонные портреты советской интеллигенции.

№ 18. Борис Григорьев — 3,72 млн. долл.

Пастух в горах («Клюев-пастырь»). 1920 (Sotheby"s, 2008)

Григорьев — еще один эмигрант, ранний период творчества которого пришелся на Серебряный век. Самое известное его произведение — гигантский портрет Мейерхольда во фраке, танцующего с собственной тенью в виде шута. Вскоре после создания этой картины Григорьев сбежит из Петрограда по водам Финского залива, а умрет в достатке на собственной вилле в Ницце.

Проданная картина входит в его знаменитый цикл «Расея», изображающей отечественное крестьянство первой четверти ХХ века. И, право, изображающей с такими рожами, что смотреть страшно. Здесь в образе пастуха явлен крестьянский поэт Николай Клюев, предтеча Есенина. Среди его стихов есть такие: «На припеке цветик алый Обезлиствел и поблек — Свет-детина разудалый От зазнобушки далек».

№ 19. Константин Маковский — 2,03 млн. фунтов

«Из повседневной жизни русского боярина в конце XVII века». 1868 (Sotheby’s, 2007)

Маковский — салонный живописец, известный огромным количеством головок боярышень в кокошниках и сарафанах, а также картиной «Дети, бегущие от грозы», которую одно время постоянно печатали на подарочных коробках шоколадных конфет. Его сладкие исторические картины пользуются стабильным спросом среди русских покупателей.

Тема этой картины — древнерусский «поцелуйный обряд». Знатным женщинам на Древней Руси не разрешалось покидать женскую половину, и только ради почетных гостей они могли выйти, поднести чарку и (самая приятная часть) позволить поцеловать себя. Обратите внимание на картину, висящую на стене: это изображение царя Алексея Михайловича, один из первых конных портретов, появившихся на Руси. Композиция его, хоть и была нагло скопирована с европейского образца, считалась необыкновенно новаторской и даже шокирующей для того времени.

№20. Святослав Рерих — 2,99 млн. долл.

«Портрет Николая Рериха в тибетском одеянии». 1933 (Christie"s, 2009)

Сын Николая Рериха покинул Россию совсем подростком. Жил в Англии, США, Индии. Как и отец, интересовался восточной философией. Как и отец — писал множество картин на индийские темы. Отец вообще занимал огромное место в его жизни — он написал более тридцати его портретов. Эта картина создана в Индии, где клан обосновался в середине века. Картины Святослава Рериха появляются на аукционах редко, а в Москве произведения знаменитой династии можно увидеть в залах Музея Востока, которому авторы их подарили, а также в музее музее «Международный центр Рерихов», который располагается в роскошной дворянской усадьбе прямо позади Пушкинского музея. Оба музея не очень любят друг друга: музей Востока претендует и на здание, и на коллекции Центра Рериха.

№ 21. Иван Шишкин — 1,87 млн. фунтов

«Вид на остров Валаам. Кукко». 1860 (MacDougall"s, 2010)

Главный русский пейзажист провел на Валааме три лета подряд и оставил множество изображений этой местности. Это произведение немного мрачновато и не похоже на классического Шишкина. Но это объясняют тем, что картина относится к его раннему периоду, когда он не нащупал свою манеру и находился под сильным влиянием дюссельдорфской школы пейзажа, в которой обучался.

Об этой дюссельдорфской школе мы уже вспомнали выше, в рецепте поддельного «айвазовского». «Шишкины» делаются по той же схеме, например, в 2004 году на Sotheby"s был выставлен «Пейзаж с ручьем» дюссельдорфского периода живописца. Он оценивался в 1 млн. долл. и подтверждался экспертизой Третьяковской галереи. За час до продажи лот был снят — это оказалась картина другого ученика этой школы, голландца Маринуса Адриана Куккука, купленная в Швеции за 65 тыс. долл.

№ 22. Кузьма Петров-Водкин — 1,83 млн. фунтов

«Вася». 1922 (Christie"s, 2010)

Портрет мальчика с иконой Богородицы был найден в частной коллекции в Чикаго. После того, как его передали аукционному дому, эксперты начали исследования, пытаясь установить его происхождение. Оказалось, что картина была на выставках в 1922 и 1932 годах. В 1930-х работы художника ездили по Штатам в составе выставки русского искусства. Возможно, именно тогда владельцы и приобрели эту картину.

Обратите внимание на пустое место на стене позади мальчика. Сначала автор думал написать там окно с зеленым пейзажем. Это бы уравновесило картину и по композиции и по цветам — трава бы перекликалась с зеленой туникой Богоматери (кстати, по канону она должна быть синей). Почему Петров-Водкин закрасил окно — неизвестно.

№ 23. Николай Рерих — 1,76 млн. фунтов

«Пришествие». 1922 (Sotheby’s, 2007)

Прежде чем навестить Шамбалу и начать переписываться с далай-ламой, Николай Константинович Рерих довольно успешно специализировался на древнерусской теме и даже делал балетные эскизы для «Русских сезонов» Дягилева. Проданный лот относится к этому периоду. Изображенная сцена — чудесное явление над водой, которое наблюдает русский монах, скорей всего — Сергий Радонежский. Любопытно, что картина написана в том же году, что другое видение Сергию (тогда отроку Варфоломею), фигурирующее в нашем списке выше. Стилистическая разница — колоссальна.

Рерих написал множество полотен и львиную долю из них — в Индии. Несколько штук он подарил индийскому института сельскохозяйственных исследований. Недавно два из них, «Гималаи, Канченджанга» и «Закат, Кашмир», появились на аукционе в Лондоне. Только тогда младшие научные сотрудники института заметили, что их ограбили. В январе 2011 года индусы обратились в лондонский суд за разрешением расследовать это преступление в Англии. Интерес воров к наследию Рериха понятен, ведь есть спрос.

№ 24. Любовь Попова — 1,7 млн. фунтов

«Натюрморт с подносом». (Sotheby’s, 2007)

Любовь Попова умерла молодой, поэтому прославиться, как другая амазонка авангарда Наталья Гончарова, не сумела. Да и наследие у нее поменьше — поэтому в продаже ее работы найти трудно. После ее смерти была составлена подробная опись картин. Этот натюрморт долгие годы был известен только по черно-белой репродукции, пока не всплыл в частной коллекции, оказавшись самым значительным произведением художницы в частных руках. Обратите внимание на жостовский поднос — может быть, это намек на вкус Поповой к народным промыслам. Она происходила из семьи ивановского купца, занимавшегося тканями, да и сама создала много эскизов агитационного текстиля на базе русских традиций.

№ 25. Аристарх Лентулов — 1,7 млн. фунтов

«Город в южной России», 1914-16. (Sotheby’s, 2007)

Лентулов вошел в историю русского авангарда запоминающимся изображением собора Василия Блаженного — не то кубизм, не то лоскутное одеяло. В этом пейзаже он пытается дробить пространство по похожему принципу, но выходит не так увлекательно. Собственно, поэтому «Василий Блаженный» в Третьяковской галерее, а эта картина — на арт-рынке. Все-таки когда-то музейщики имели возможность снимать сливки.

№ 26. Алексей Боголюбов — 1,58 млн. фунтов

«Вид на храм Христа Спасителя из Кремля», 1878 (Christie""s, 2007)

Продажа этого малоизвестного художника, пусть и любимого пейзажиста царя Александра III, за такие безумные деньги — симптом бешенства рынка накануне кризиса 2008 года. Тогда русские коллекционеры были готовы покупать даже второстепенных мастеров. Тем более, что первоклассных художников продают редко.

Возможно, эта картина отправилась в подарок какому-нибудь чиновнику: у нее подходящий сюжет, ведь Храм Христа Спасителя давно перестал быть просто церковью, и стал символом. И льстящее происхождение — картина хранилась в царском дворце. Обратите внимание на детали: кирпичная кремлевская башня покрыта белой штукатуркой, а холм внутри Кремля совершенно необустроен. Ну, а зачем было стараться? В 1870-х столицей был Петербург, а не Москва, и Кремль не являлся резиденцией.

№ 27. Исаак Левитан — 1,56 млн. фунтов

«Иллюминация Кремля», 1896 (Christie""s, 2007)

Совершено нетипичная для Левитана работа была продана на том же аукционе, что и картина Боголюбова, однако оказалась дешевле. Связано это, разумеется, c тем, что картина не похожа на «левитана». Авторство ее, однако, бесспорно, аналогичный сюжет есть в Днепропетровском музее. 40 тысяч лампочек, с помощью которых был украшен Кремль, зажгли в честь коронации Николая II. Через несколько дней случится ходынская катастрофа.

№ 28. Архип Куинджи — 3 млн. долл

«Березовая роща», 1881. (Sotheby’s, 2007)

Знаменитый пейзажист написал три подобные картины. Первая находится в Третьяковке, третья — в Государственном музее Беларуси. Вторая, представленная на аукционе, предназначалась для князя Павла Павловича Демидова-Сан-Донато. Этот представитель знаменитой уральской династии жил на вилле под Флоренцией. Вообще, Демидовы, став итальянскими князьями, развлекались как могли. Например, дядя Павла, от которого тот унаследовал княжеский титул, был так богат и знатен, что женился на племяннице Наполеона Бонапарта, и однажды в плохом настроении ее высек. Бедная дама с трудом смогла добиться развода. Картина, однако, к Демидову не попала, ее приобрел украинский сахарозаводчик Терещенко.

№ 29. Константин Коровин — 1,497 млн. фунтов

«Вид с террасы. Гурзуф». 1912 (Sotheby’s, 2008)

Импрессионистам присущ очень «легкий», размашистый стиль письма. Коровин — главный русский импрессионист. Он очень популярен среди мошенников; по слухам, количество его подделок на аукционах достигает 80%. Если картина из частного собрания была выставлена на персональной выставке художника в знаменитом государственном музее, то ее репутация упрочняется, и на следующем аукционе она стоит намного дороже. В 2012 году Третьяковская галерея планирует масштабную выставку Коровина. Может быть, там будут работы из частных собраний. Данный абзац — пример манипуляции сознанием читателя на примере перечисления фактов, не имеющих между собой прямой логической связи.

№ 30. Юрий Анненков — 2,26 млн. долл.

«Портрет А.Н. Тихонова», 1922 (Christie""s, 2007)

Анненков сумел эмигрировать в 1924 году и сделал на западе неплохую карьеру. Например, в 1954 году его номинировали на Оскар как художника по костюмам за фильм «Мадам де...». Наиболее известны его ранние советские портреты — лица кубистические, граненые, но совершенно узнаваемые. Например, он неоднократно рисовал таким образом Льва Троцкого — и даже повторил рисунок много лет спустя по памяти, когда журналу Times захотелось украсить им обложку.

Изображенный на рекордном портрете персонаж — писатель Тихонов-Серебров. В историю русской литературы он вошел, главным образом, своей близкой дружбой с Максимом Горьким. Настолько близкой, что, по грязным слухам, жена художника Варвара Шайкевич даже родила от великого пролетарского писателя дочь. На репродукции не очень заметно, но портрет выполнен в технике коллажа: поверх слоя масляной краски здесь идут стекло и штукатурка, и даже приделан настоящий дверной звонок.

№ 31. Лев Лагорио — 1,47 млн. фунтов

«Ночь над Невой. Санкт-Петебург», 1881 (Christie""s, 2007)

Еще один второстепенный пейзажист, почему-то проданный за рекордную цену. Одним из показателей успеха аукциона является превышение эстимейта («оценки») — минимальной цены, которую эксперты аукционного дома установили для лота. Эстимейт этого пейзажа был 300-400 тыс. фунтов., а продали его в 4 раза дороже. Как сказал один лондонский аукционер: «счастье — это когда два русских олигарха соревнуются за один и тот же предмет».

№ 32. Виктор Васнецов — 1,1 млн. фунтов

«Богатырь», 1920 (Christie""s, 2011)

Богатыри стали визитной карточкой Васнецова еще в 1870-х. Он возвращается к своей звездной теме, подобно другим ветеранам русской живописи, в годы молодой советской республики — и по финансовым соображениям, и чтобы снова почувствовать себя востребованным. Эта картина — авторское повторение «Ильи Муромца» (1915), который хранится в Доме-музея художника (на Проспекте Мира).

№ 33. Эрик Булатов — 1,084 млн. фунтов

«Слава КПСС», 1975 (Phillips de Pury, 2008)

Второй нынеживущий художник в нашем списке (еще Энди Уорхол сказал, что для художника лучший способ поднять цены на свои работы — это умереть). Эрик Булатов, кстати, это советский Уорхол, подпольный и антикоммунистический. Он работал в жанре соц-арт, который был создан советским андеграундом, как наш вариант поп-арта. «Слава КПСС» — одно из самых знаменитых произведений художника. По его собственным объяснениям, буквы здесь символизируют решетку, загораживающую от нас небо, то есть свободу.

Бонус: Зинаида Серебрякова — 1,07 млн.фунтов

«Лежащая обнаженная». 1929 (Sotheby’s, 2008)

Серебрякова любила рисовать обнаженных женщин, автопортреты и своих четверых детей. Этот идеальный феминистский мир гармоничен и спокоен, чего не скажешь о жизни самой художницы, которая с трудом вырвалась из России после революции и потратила много сил, чтобы вытащить оттуда своих детей.

«Обнаженная» — не картина маслом, а рисунок пастелью. Это самый дорогой русский рисунок. Столь высокая сумма, отданная за графику, сопоставима с ценами на рисунки импрессионистов и вызвала большое удивление у Sotheby"s, которые начали торги с 150 тыс. фунтов стерлингов, а получили миллион.

Список составлен на основе цен, указанных на официальных сайтах аукционных домов. Эта цена складывается из чистой стоимости (озвученной, когда опускается молоток), и «премии покупателя» (дополнительного процента аукционного дома). В других источниках может быть указана «чистая» цена. Курс доллара к фунту часто колеблется, поэтому британские и американские лоты расположены относительно друг друга с приблизительной точностью (мы же не Forbes).

Дополнения и исправления нашего списка приветствуются.

Концептуалист Илья Кабаков стал первым художником, открывшим для западной аудитории неприглядность советского быта, — и в первую очередь быта коммунальной квартиры. Средством погружения в удивительную языковую и социальную среду коммуналки стали тотальные инсталляции, которые Кабаков начал придумывать еще в начале 1980-х годов, но смог воплотить только в эмиграции. В интервью он неоднократно говорил о том, что единственным способом избежать разрушения собственной личности в бытовых конфликтах с коммунальными соседями был уход в собственный мир, где скотские условия существования можно было высмеять при помощи остроумных сопоставлений, тем более что помочь убежать из коммуналки могла только катапульта.

Наиболее известны две тотальные инсталляции Кабакова, посвященные коммунальному быту. Во-первых, «Человек, который улетел в космос из своей комнаты» (1982): это тот самый неведомый жилец, которому удалось-таки катапультироваться. Таким образом он, с одной стороны, воплотил советскую мечту о покорении космоса, а с другой — избежал унизительного существования в коммунальной квартире. И во-вторых, «Туалет» — знаменитая инсталляция 1992 года, в которой уютная советская гостиная находится в одном помещении с отвратительным общественным сортиром.

Илья Кабаков в студии. Фотография Игоря Пальмина. 1975 год Игорь Пальмин

Коммуналка для меня оказалась тем самым центральным сюжетом, которым для Горького была ночлежка в пьесе «На дне». Ночлежка — чрезвычайно удачная метафора, потому что это как бы заглядывание в яму, где копошатся мириады душ. В пьесе ничего не происходит: там все говорят. Наша советская жизнь, русская, точно так же тяготеет к местам, являющимся зонами говорения. И вот коммуналка оборачивается такой советской версией «На дне».

Коммунальная квартира, с которой я работаю, это своего рода мандала — с ее коридорами, комнатами, кухней, плитами, столами, через которые проходит колоссальная энергия, и я, конечно, питаюсь этой энергией, находящейся в состоянии постоянной пульсации — как вдох и выдох.

Коммуналка является хорошей метафорой для советской жизни, потому что жить в ней нельзя, но и жить иначе тоже нельзя, потому что из коммуналки выехать практически невозможно. Вот эта комбинация — так жить нельзя, но и иначе жить тоже нельзя — хорошо описывает советскую ситуацию в целом. Остальные формы советской жизни (в том числе, например, лагерь) являются лишь различными вариантами коммуналки. Я думаю, для западного человека просто непонятно, как люди могут обречь себя на такие мучения, как почти поголовная жизнь в коммуналках, — я убедился в этом, когда делал свои инсталляции на эту тему на Западе. Чтобы все готовили на одной кухне, ходили в один туалет… Это просто не укладывается в голове.

Илья и Эмилия Кабаковы. «На коммунальной кухне». 1991 год Ilya & Emilia Kabakov Bildrecht, Vienna 2014

Центральные пространства коммунальной квартиры — это коридор и кухня. Через коридор всем становится известно, что творится у соседей. А кухня — это не только место для готовки, но и своего рода агора, где происходят общие собрания, принимаются решения, затрагивающие всех жильцов, проводятся встречи с представителями властей. Там же происходят ссоры, драки или покаяния.

Музей актуального искусства Art4.ru

Мир за стенами коммуналки прекрасен и един. Только мы живем раздробленно, мы говно. Так было при Сталине. Очень важен был репродуктор — Левитан и бодрые голоса. В коммуналке звучало: «Утро красит…», то есть позитив идет непрерывный из громкоговорителя. А здесь вы, …, нассали в уборной и не могли, …, за собой убрать, а кто за вами будет убирать? И в этот момент раздается: «Москва моя, страна моя». Причем это действует подсознательно. Там рай, там молодые, юные существа идут на физпарад. А вы здесь, …, живете как собака. Постыдились бы! Это форма пристыжения.

Окружающая действительность — это было тоскливое свинское одичание. Контраст между этими оазисами — Пушкинским музеем, Третьяковкой, консерваторией, несколькими библиотеками — и той повседневной одичалостью, которую представляла собой советская жизнь, давал благотворную почву для художественной работы.

Нельзя было жить в Советском Союзе и не дистанцироваться от общего одичания. Ирония — это была дистанция. Читая книги, ты смотрел на окружающее с точки зрения прочитанного. К этому могло быть разное отношение: либо этнографическое, когда ты чувствовал себя посланцем английского географического клуба в Африке, который смотрит на жизнь людоедов, либо гневное: «За что мне такая собачья жизнь?» Это отчаяние. И еще было третье — ощущение себя маленьким человечком Гоголя. Несмотря на то что тебя давят, у тебя есть твои идеалы, шинель, твое пищащее самосознание. С одной стороны, ты наблюдатель, с другой стороны — ты пациент. То, чего теперешнее поколение, считай, не знает, — это безумный страх, что тебя выдернут, ударят, посадят. Этот страх трудно сегодня описать.

Фрагмент инсталляции Ильи и Эмилии Кабаковых «Воспоминания о коммунальной кухне»

Фрагмент инсталляции Ильи и Эмилии Кабаковых «Воспоминания о коммунальной кухне» © Музей актуального искусства Art4.ru

Любой текст коммуналки в той или иной форме — на уровне автоматическом, бессознательном — пропитан понятиями и терминами, которые проникают из этого большого мира, прежде всего — в огромном количестве безличных местоимений, которые так потрясают иностранцев. Это «они», «оно», «у нас» и вообще безличные формы: приходят, придут, принято. То есть огромное количество речений, не связанных в принципе с конкретными обитателями коммуналки. Например, «не завезли», «выбросили», «сегодня не подошло» — формы недостаточности, неопределенности, надежды и так далее. Словом, большой мир выступает в форме неопределенных текстов. Пример: «Сегодня не завезли свежий хлеб, простояла зря». То есть этот текст построен классически, потому что «они не завезли». «Сегодня батареи опять холодные. А уголь-то вчера, я видел, разгрузили, прямо посреди двора, Петька потом весь грязный был». То есть внешний мир выступает в формах только страдательных глагольных форм. Я уже не говорю о формах выселения, ремонтирования — все это «оно» делает. Вообще, мера беспомощности коммунальной жизни перед внешним миром ужасающая. Никто в коммунальной квартире не прибьет доски, не починит кран, потому что все эти функции выполняет «оно». Когда перегорела лампа, прогнила доска в коридоре — нужно заявить в ЖЭК.
Речь, боль и истерия — спутники существования коммунальной кухни.

Любые формы сексуальных изъяснений являются запретными. В коммунальной речи очень высока степень давления императива «высших» начал. <…> Всякий текст как бы адресован от имени каких-то очень высоких инстанций. «У нас так себя не ведут». «Люди так не поступают». «Порядочный человек так не делает, только свинья так делает» и тому подобное. Все это означает, что ты нарушаешь общеизвестные поведенческие и речевые нормы. Поэтому сексуальность подходит под ту же норму, что и воровство. Это как бы форма … вообще. Короче говоря, коммунальные нормы подразумевают наличие какого-то очень высокого императива, и все апеллируют к этому надкоммунальному «я», «сверх-я». Но оно асексуально.

Илья Кабаков монтирует инсталляцию «Человек, улетевший в космос из своей комнаты» Perry van Duijnhoven / flickr.com

Инсталляция Ильи и Эмилии Кабаковых «Туалет» на фестивале «Документа». 1992 год JM Group

Жили мы в коммунальной квартире, и все ходили в один туа-лет… Господи! Как построить и сохранить стену между собой и дру-гими, и чтобы «они», эти другие, только показывались над краем этой стены, но не прыгали ко мне сюда, вовнутрь отгороженного от них про-странства? (Из аннотации к выставке 2004 года «Туалет».)

Илья Кабаков родился в 1933 году в Днепропетровске. Мама – бухгалтер, папа – слесарь. В 1941 с мамой он переезжает в эвакуацию в узбекский Самарканд, куда на время переведен и Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина. В 1943 Илью переводят в художественную школу при Репинском в Самарканде, а в 1945 – в МСХШ: Московскую среднюю художественную школу на Крымском валу, теперь художественный лицей Российской академии художеств. В отсутствие московской прописки Кабаков живет в общежитиях, а мать – в самых невероятных условиях: в школьном туалете, в углах комнат, в сараях. Закончив МСХШ в 1951, Кабаков поступает в Суриковский институт в мастерскую книги к главному художнику издательства «Детгиз» (с 1963 года – «Детская литература») профессору Борису Александровичу Дехтереву. Еще до окончания института в 1957 Кабаков начинает работать иллюстратором в «Детгизе» и для журналов «Веселые картинки» и «Мурзилка». Позже Кабаков рассказывает о гнетущем постоянном чувстве страха, привитом ему уже детстве, в общежитиях, и остро ощущавшимся после. Он говорит, что даже не успел сформироваться, стать собой, а страх уже был, страх несоответствия ожидаемому, правильному, стандарту. Он четко ощущал разделение между собой – слабым, недостаточно привлекательным, неталантливым – и своими выдрессированными автоматическими реакциями на внешние требования. Явственно чувствовал свое несоответствие общественным ожиданиям, но и профессиональным тоже. Отучившись на живописца, Кабаков признается, что абсолютно не чувствовал цвета, мог понимать, но не действовать спонтанно. Отсутствие чувства он заменил натренированностью, знанием. Только этот факт нужно было скрывать, всегда скрывать. Себя он всю жизнь считает недоучкой, говоря, что попал в художественную школу в тот период, когда она была в глубоком дне, многие преподавали, потому что надо, часто были пьяны и не стремились никого ни в чем развивать. Таким, неуверенным и крайне негативно относящимся к государственной машине, к советскому социуму в целом Кабаков выходит в профессиональный мир. В студии Ильи Кабакова на Сретенском бульваре, Фотография: Игорь Пальмин

Начиная с конца 50-х и следующие 30 лет Кабаков занимается детской иллюстрацией. Это была самая нетребовательная с точки зрения цензуры сфера, самое важное было «надрессироваться», рисовать именно так, как хочет художественный редактор, научиться, как рассказывает сам художник, видеть глазами редактора. Кабаков встроился в систему так, стал членом Союза художников и, за 2-3 месяца оформляя 3 книжки, материально обеспечивал себя и семью на год. При этом, чем слабее был материал литературный, тем меньше было угрызений совести. Как говорит он сам, никакой любви к иллюстрации он не питал и занимался ей как минимальным и достаточным способом существовать внутри системы, противиться которой он не видел смысла – для него она выглядела вечной. Тем не менее, этот принцип – внешне говорить общепринятым, банальным языком, но составлять при этом свои собственные смыслы и жить в своем личном мире – становится основополагающим для творчества Кабакова.

Иллюстрация к книге С.Маршака «Дом, который построил Джек », 1967, коллекция Музея АРТ4

В 1957 году в Москве проходит Всемирный фестиваль молодежи и студентов, в Москву приезжает огромное количество ярких, веселых иностранцев, в том числе художников, проводятся совместные выставки и международная изостудия. В 1959 году в Сокольниках проходит Американская выставка. В страну проникают альбомы и книги по современному искусству. Подпольные советские художники взбудоражены.

Неофициальное искусство

В этот период Илья Кабаков начинает неофициальную художественную деятельность. Он входит в «Клуб сюрреалистов», руководимый Юло Соостером и Юрием Соболевым (художественным редактором издательства «Знание»), сюда же примыкают Юрий Пивоваров и Владимир Янкилевский. В мастерской под крышей бывшего страхового общества «Россия» на Тургеневской площади Соостер, по эстонским каналам имевший доступ к малоизвестному в СССР наследию сюрреализма, пишет можжевеловые кусты, рыб, придумывает притчи, выводит из своих снов сложные символические системы. Как рассказывает Кабаков – а определить соответствие его рассказов исторической реальности сложно и совсем необязательно – первые годы после института он стремится написать «абсолютную» картину, «шедевр», прекрасное и совершенное произведение искусства – и через некоторое время полностью отказывается от этой идеи. В этот период в районе Чистых прудов образуется целый кластер мастерских, ставших местами для общения художников, поэтов, театральных и кинодеятелей и проведения неофициальных выставок. Сюда вполне свободно приходят директора музеев, иностранцы, сотрудники дипмиссий, особенно ценятся контакты с левыми активистами из других стран – потому что СССР по политическим причинам обижать их не может. Все это происходит строго неофициально, не приветствуется ни обществом, ни КГБ, но и жесткого контроля не ощущается. В 1962 году на выставке в «Манеже» Хрущев называет художников не-соцреалистов «педерастами» и определяет официальное отношение к ним, «оттепель» подходит к концу. Тем не менее, в 1965 работы основных участников Клуба сюрреалистов попадают на большую выставку «Альтернативная действительность II» в Италии, там же представлены и Хокни, и Магритт, – и оказываются распределены в каталоге по разным категориям. Соостер попадает в «Символическую магию», Соболев и Янкилевский – в «Визионерскую перспективу», Кабаков – в «Выдумку и иронию». После этого Кабакова начинают выставлять за границей как неофициального советского художника – в Венеции, Лондоне, Кельне.

Считается, что начале 70-х Виталий Комар и Александр Меламид придумывают новый способ действия в обязательной среди неофициальных художников необходимости внешней мимикрии: они начинают работать от имен придуманных художников – абстракциониста XVIII века Апеллеса Зяблова, реалиста начала ХХ века Николая Бучумова, «Известных художников начала 70-х годов ХХ века» или смешивая множество стилей разных периодов. Кабаков перенимает от Комара с Меламидом персонажную стратегию и развивает ее. Он же первым теоретически осмысляет персонажность. В написанном в 1985 тексте «Художник-персонаж» Кабаков подчеркивает невозможность непосредственного, прямого творчества, с одной стороны, в засилье официального советского искусства и, с другой, в ситуации отсутствия художественной жизни – выставок, зрителей, критики – для неофициальных художников. И они сами вынуждены для себя придумывать художественный мир, но тот оказывается застывшим, неживым, вечным – ведь текущей художественной жизни именно что нет. В иллюзорном мире художник оказывается внутри всей истории искусств, и его собственное творчество дистанцируется от него в первую очередь этим невероятным временным промежутком. Тот уровень рефлексии, которого требует панорама обозреваемой истории, не оставляет возможности просто взять и написать картину. Нужен художник-персонаж, отдельный, со своей биографией и характером, это он будет производить искусство по своей внутренней необходимости. То есть воображаемый художник – это своеобразный инструмент для адаптации к советской художественной ситуации.

Московский концептуализм

А. Аксинин и И. Кабаков в мастерской Кабакова на Сретенском бульваре. Москва, сентябрь 1979

С 1970-76 годы Кабаков создает 55 графических альбомов о «10 персонажах» («Полетевший Комаров», «Вокноглядящий Архипов», «Математический Горский», «Анна Петровна видит сон», «Мучительный Суриков» и так далее). В каждой черной папке – от 30 до 100 листов, иллюстрирующих взгляды или непосредственно – взгляд основного персонажа и комментарии других участников событий. Часто эти «альбомы» называют концептуалистскими комиксами. Практика просмотра этих альбомов-папок состояла в том, что в домашней обстановке автор декламирует и показывает истории собравшимся посвященным. В «10 персонажах» Кабаков показывает разные способы преодоления реальности, это, собственно, основная тема его творчества. Рассказывая много позже Борису Гройсу о страшной скуке жизни и о такой же скуке искусства, Кабаков говорит о волшебном моменте, когда скучный предмет просто благодаря ему, Кабакову, вдруг переходит в вечное – становится искусством. Только нужно придумать, как – и этот момент будоражит его бесконечно. Тогда же, в середине 70-х, Кабаков начинает работать над «альбомами» о коммунальном быте и ЖЭКе. Коммуналку, хорошо знакомую по собственной биографии, Кабаков рассматривает как квинтэссенцию советского: то, где нельзя жить, но откуда нельзя убежать.

В 1979 году Борис Гройс, недавно переехавший из Ленинграда в Москву, пишет программный текст «Московский романтический концептуализм», определяя, что русские художники, даже будучи концептуалистами и аналитиками, никак не могут, в отличие от европейских и американских, освободиться от духовности и вечности. Гройс приводит в пример краткие разборы деятельности 4 художников, Кабакова среди них нет, но совсем скоро к нему намертво приклеивается обозначение отца-основателя и предводителя московского романтического концептуализма, которым он считается и до сих пор.

Илья Кабаков, «Анна Евгеньевна Королева: Чья это муха? »,1987, из коллекции Музея АРТ4

Илья Кабаков, О взаимодействии слова и картины Кабаков размышляет так: картина – это в некотором роде вынесенное вовне поле сознания. Для ее восприятия необходима работа сознания. С другой стороны, изображение на картине взаимодействует с тем, что стена, на которой та висит, тоже обладает своей визуальностью. А когда на картине соединены разные изображения, как это происходит у Кабакова, вся наблюдаемая сцена делится на разные объектные составляющие, и картина выпадает из сознания наружу, становится объектом. Зато написанные слова сразу прочитываются и прямо попадают вовнутрь сознания, затягивая туда и всю картину. С третьей стороны, слова, которые в картинах использует Кабаков – это прямая речь, будничная, обрывочная. Это речь, которую мы буквально слышим в своем сознании. Те, кто эти слова произносят – а мы всегда знаем их имена и фамилии – как будто стоят рядом. Так речь становится материальной, в некотором роде объектом. Более того, не просто физической, а даже «пространственной». Вокруг каждого постоянно колышется море голосов и слов, пишет Кабаков, и стоит сымитировать кусочек чьей-то речи, и в услышавшем ее всколыхнется его внутреннее речевое море. Так соединение слов и изображений на картине спутывают внешнее и внутреннее зрителя, погружают его в мощные иллюзии.

О взаимодействии слова и картины Кабаков размышляет так: картина – это в некотором роде вынесенное вовне поле сознания. Для ее восприятия необходима работа сознания. С другой стороны, изображение на картине взаимодействует с тем, что стена, на которой та висит, тоже обладает своей визуальностью. А когда на картине соединены разные изображения, как это происходит у Кабакова, вся наблюдаемая сцена делится на разные объектные составляющие, и картина выпадает из сознания наружу, становится объектом. Зато написанные слова сразу прочитываются и прямо попадают вовнутрь сознания, затягивая туда и всю картину. С третьей стороны, слова, которые в картинах использует Кабаков – это прямая речь, будничная, обрывочная. Это речь, которую мы буквально слышим в своем сознании. Те, кто эти слова произносят – а мы всегда знаем их имена и фамилии – как будто стоят рядом. Так речь становится материальной, в некотором роде объектом. Более того, не просто физической, а даже «пространственной». Вокруг каждого постоянно колышется море голосов и слов, пишет Кабаков, и стоит сымитировать кусочек чьей-то речи, и в услышавшем ее всколыхнется его внутреннее речевое море. Так соединение слов и изображений на картине спутывают внешнее и внутреннее зрителя, погружают его в мощные иллюзии.

Свою работу со словом Кабаков называет «укрывательством» – когда говорится то, что не имеется в виду, выводя в поле искусства советскую ситуацию со словом, потерявшим всякий смысл, или с «полосой запрета на высказывание». Интересным образом, Кабаков обращает этот зазор между словом и смыслом и на себя тоже. Он восторженно пишет, что рассматривание своих уже законченных работ вызывало в нем самом активнейшую мыслительную деятельность по их интерпретации. Тут он предполагает, что что-то из того, что он думает только по завершении картины, уже было в нем во время ее создания, даже если и неосознанно – а значит, потенциально, зритель тоже может пуститься в эти разнообразные интерпретации. Но главное именно то, что намерение это не перешло осознанно в картину, значит, сознание Кабакова осталось вне ее, он от нее свободен. Картина «необязательна» не только для зрителя, но и для Кабакова тоже.

Конечно, есть множество других интерпретаций, в том числе и от самого Кабакова. Например, в беседах с Гройсом в 1990-м Кабаков объясняет слова в своих картинах уже опоминавшемся страхом, о котором он в принципе говорит очень много. Литературоцентричному, визуально необразованному советскому субъекту – из страха «не быть адекватно понятым и панического страха невнимания другого» – Кабаков просто говорит, что хотел сказать художник. Он предвосхищает и этим парализует речь смотрящего и его потенциальную негативную оценку.

Новое начало

В 1980-х годах начинается новая линия в искусстве Кабакова: он начинает писать красочную живопись. Текст из нее не уходит, но значительно трансформируется. Теперь реалистично-импрессионистская живопись заполняет собой все поле картины, а текст ненавязчиво существует поверх, больше не претендуя на первенство, как было раньше, а только встраиваясь в мир картинки. Здесь явственно прослеживается переход – точно совпавший с аналогичным переходом во всем западном мире – от критического романтического концептуализма к постмодернизму, к захваченностью образами. Надо заметить, что и вся советская визуальность в этот период трансформируется. Перестройка открывает дверь заграничной массовой культуре, телевидение и журналы становятся красочными, а авангардный в своей основе дидактический язык стенгазет становится устаревшим и непопулярным. Кабаков, реагируя на изменившиеся условия, сохраняет ироническое к ним отношение. Картины пределов советских бытовых мечтаний или ярких фотоиллюстраций комментируются пустыми или повышенно эмоциональными текстами, демонстрирующими отсутствие какой-либо осмысленности по отношению к миру. Самые известные произведения этого цикла – «Номер “Люкс”» (1981) – реклама гостиничного номера, «Гастроном» (1981) – мечта об изобилии, «Аллея» (1982) – советская стройка для новых ячеек общества, «Жук» (1982) – фото жука с детским стишком.

Илья Кабаков, «Номер “Люкс”», 1981

В начале же 1980-х Кабаков начинает создавать свои первые инсталляции. Первая его инсталляция – «Муравей» (1993), обложка детской книжки «Детгиза» и пять страниц написанных от руки размышлений некоторого человека о художественном и интеллектуальном потенциале нехудожественного: этой обложки. Как рассказывает потом Кабаков, конечно, этим муравьем, метафорически и онтологически, как типаж существа, был он сам. Следующая – «Семь выставок одной картины» – предлагает 4 картины, окруженные каждая множеством калиграфически написанных комментариев разнообразных зрителей. Здесь Кабаков реализует тот гул голосов, о котором он тоже много рассказывает, тот гул совершенно разных оценок и отношений, который для него важнее, чем оценки и отношение близких, понимающих людей – потому что случайные голоса – это культура, то, где Кабаков стремится стать расхожим именем – так он определяет влиятельность. Во всех его последующих инсталляциях обязательно присутствует речь других, рычание других, раздраженность присутствием других, настроения коммуналки. С 1982-86 он делает знаменитую «Человек, который улетел в космос из своей комнаты». Пространственное решение основной для Кабакова метафоры советской жизни позволяет ему по-новому работать с тем, что он описывает как советскую мандалу – закрытое пространство, обладающее мощной собственной энергией, направляющей все в ней происходящее. Все социальные институты, знакомые человечеству, находят свое воплощение в пространстве коммуналки.

Илья Кабаков, п роект инсталляции «Красный вагон», 1991

Международное признание

В 1988 году проходит первый московский аукцион дома Sotheby’s – работы неофициальных художников выходят на открытый рынок. В 1989 году Кабаков женится на Эмилии Леках, эмигрировавшей из СССР в 1975 году. С этого момента они работают в соавторстве, и их работы подписываются двойным именем, говорить о работах Ильи Кабакова как индивидуального автора далее неверно. Часто роль Эмилии видится сводимой к точному менеджменту и организации, но, во-первых, в соответствии с кабаковской теорией, художник-менеджер не менее важный типаж, чем все остальные, а во-вторых, они активно настаивают на строго дуэтном авторстве работ.

С 1987 Кабаков, а ему уже 54, начинает активную художественную и выставочную деятельность за границей. В это время интерес к перестроечному искусству в Европе и США находится на пике. Первая инсталляция по гранту сделана для оперного театра в австрийском Граце: «Перед ужином». Следующие работы – в Нью-Йорке, Франции, Германии. В 1989 году Кабаковы переезжают в Берлин и в Россию больше не возвращаются. В 1992 Илья и Эмилия делают сценографию «первой посткоммунистической оперы» – «Жизни с идиотом» Шнитке по рассказу Виктора Ерофеева – в оперном театре Амстердама. Все 90-е годы Кабаковы постоянно выставляются в Европе и США: в парижском Центре Помпиду, в МоМА в Нью-Йорке, в Кунстхалле в Кельне, в Национальном центре современного искусства в Осло, в 1992 на «Документе» IX в Касселе, в 1993 на Венецианской биеннале Кабаковы получают «Золотого Льва» за работу «Красный павильон», в 97-м Кабаковы устанавливают объект «Глядя вверх, читая слова» для Skulptur.Projecte в Мюнстере. Следуют многочисленные награды и французский титул кавалера Ордена искусств.

Илья и Эмилия Кабаковы

Эмилия умело выстраивает маркетинговую сторону художественной деятельности. Она ограничивает количество работ дуэта на рынке, а предпочительными владельцами становятся крупные музеи современного искусства – даже если у них нет бюджета, чтобы заплатить рыночную стоимость. Кабаковы максимально точно отвечают на запросы и законы рынка и быстро становятся не просто успешными постсоветскими художниками, а арт-деятелями мирового уровня. Они создают миф советского человека, понятный западному художественному сообществу. Их работы зрелищны и отлично подходят для крупных площадок. Кабаковы становятся олицетворением мировосприятия советского человека для заинтригованного и воспитанного в определенной эстетической парадигме западно-европейского и американского зрителя.

В 2000-е начинается популярность Кабаковых в России. В 2003 проходит выставка «Илья Кабаков. Фото и видео документация жизни и творчества» в Московском доме фотографии (МАММ), в 2004 – большая выставка «Десяти персонажей» в Третьяковской галерее и совместная с Эмилией «Случай в музее и другие инсталляции»– в Главном штабе Эрмитажа. Кабаковы дарят Эрмитажу 2 инсталляции, и Михаил Пиотровский называет их началом эрмитажной коллекции современного искусства. Дальше последовала выставка 9 инсталляций 1994-2004 годов в Stella Art Foundation. В 2006 и 2008 годах, когда русское искусство уже давно не вызывало международного ажиотажа, но шла вторая волна его удорожания благодаря буму интереса со стороны уже российских коллекционеров, картины «Номер “Люкс”» (1981) и «Жук» (1982) проданы на аукционе Philips de Pury (Лондон) за рекордные для российских произведений искусства суммы.

На сегодня Илья и Эмилия Кабаковы продолжают довольно активную выставочную деятельность, их работы имеются в коллекциях 250 музеев по всему миру, более 50 скульптурных композиций находятся в городских пространствах.

Илья́ Ио́сифович Кабако́в (род. 30 сентября 1933, Днепропетровск, УССР, СССР) - советский и американский художник современности, представитель московского концептуализма .

Работы Кабакова «Жук» ($5,8 млн, 2008) и «Номер люкс» ($4,1 млн, 2006) являются двумя самыми дорогими когда-либо проданными произведениями современного российского искусства (обе - аукцион Phillips de Pury, Лондон).

Родился 30 сентября 1933 в Днепропетровске в семье слесаря Иосифа Бенционовича Кабакова и бухгалтера Беллы Юделевны Солодухиной. В 1941 году вместе с матерью попал в эвакуацию в Самарканд. В 1943 году его приняли в Художественную школу при Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина, преподаватели и ученики которой тоже были эвакуированы в Самарканд. Оттуда Кабакова в 1945 году перевели в Московскую среднюю художественную школу (МСХШ). Её он закончил в 1951 году и тогда же поступил на отделение графики в Суриковский институт (Московский государственный академический художественный институт имени В. И. Сурикова), где занимался в мастерской книги у профессора Б. А. Дехтерева. Окончил институт в 1957 году.

С 1956 года Илья Кабаков начал иллюстрировать книги для издательства «Детгиз» (с 1963 года - «Детская литература») и для журналов «Малыш», «Мурзилка», «Веселые картинки». Со второй половины 1950-х стал заниматься живописью «для себя».

В 1960-х был активным участником диссидентских художественных экспозиций в Советском Союзе и за границей. В 1968 году Кабаков перебрался в ставшую впоследствии знаменитой мастерскую Юло Соостера на чердаке бывшего доходного дома «Россия» на Сретенском бульваре. В том же 1968 году он вместе с Олегом Васильевым, Эриком Булатовым и другими нонконформистами участвовал в выставке в кафе «Синяя птица». Некоторые работы художника уже в 1965 году попали на выставку «Альтернативная действительность II» (Аквила, Италия), а с начала 1970-х их включали в устраивавшиеся на Западе экспозиции советского неофициального искусства: в Кельне, Лондоне, Венеции. С 1970 по 1976 годы Кабаков нарисовал 55 альбомов для серии «Десять персонажей».

В 1970-е годы - член объединения художников «Сретенский бульвар» (Москва).

В середине 1970-х сделал концептуальный триптих из трех белых холстов и приступил к циклу «альб» - листов с надписями на «коммунальные» темы, а с 1978-го разрабатывал ироническую «жэковскую серию».

В 1980 году он стал меньше заниматься графикой и сосредоточился на инсталляциях, в которых использовал обычный мусор и обыгрывал жизнь и быт коммунальных квартир. В 1982 году Кабаков придумал одну из своих самых знаменитых инсталляций - «Человек, который улетел в космос из своей комнаты», законченную к 1986 году. Впоследствии такие масштабные проекты он стал называть «тотальными инсталляциями». В 1987 году получил первый зарубежный грант - от австрийского объединения Grazer Kunstverein - и построил в Граце в фойе Оперного театра инсталляцию «Перед ужином». Год спустя он устроил первую «тотальную инсталляцию» из проекта «Десять персонажей» в нью-йоркской галерее Рональда Фельдмана и получил стипендию французского министерства культуры. В 1989 году Кабакову дали стипендию в фонде DAAD (Германская служба академических обменов) и он переехал в Берлин. С этого времени он постоянно работал за пределами сначала СССР, а потом России.

С начала 1990-х годов у Кабакова прошли десятки выставок в Европе и Америке, в том числе в таких крупных музеях, как парижский Центр Помпиду, норвежский Национальный центр современного искусства, нью-йоркский музей современного искусства, кельнский Кунстхалле, а также на Венецианской биеннале и на выставке Documenta в Касселе. 1990-е годы стали временем признания художника: в это десятилетие он получил награды от датского, немецкого и швейцарского музеев, титул кавалера Ордена искусств и литературы от французского министерства культуры.

Это часть статьи Википедии, используемая под лицензией CC-BY-SA. Полный текст статьи здесь →